Появление и развитие поэзии

Краткий экскурс в историю русской поэзии, чтобы в общих чертах разобраться в основных этапах развития жанра.

Поэзия XVIII века

XVIII век был революционным для отечественной политики, экономики, культуры и искусства. В поэзии тоже свершилась революция.

Фольклорная поэзия Руси – это преимущественно тонический (акцентный) стих, основанный на равном числе ударных слогов в стихотворной строке. Его отличие от классического стиха заметно невооружённым взглядом. В XVI – XVII столетиях на Русь приходят силлабические «вирши», которые строятся по принципу деления стиха на ритмические единицы, равные между собой по числу слогов, а не по числу ударений, как это было в тоническом стихосложении. Самые яркие имена этого периода – Симеон Полоцкий и Карион Истомин. Этот принцип стихосложения уже намного ближе к классическому, привычному нам по стихотворениям поэтов XIX века. Но в силлабических «виршах» ещё не было упорядочено расположение ударных и безударных слогов.

Золотой век

Именно на почве, заложенной реформаторами XVIII века, взросла русская поэзия Золотого века. Этот этап ознаменовался установлением классических норм русского литературного языка. Главной фигурой эпохи, несомненно, является Пушкин . Его стихи ценятся за чистоту и ясность, богатство лексики и гениальную простоту. Но эта ясность и простота – результат серьёзных дебатов Пушкина и его сторонников с адептами классицизма. Стихи Пушкина подвергались жесточайшей критике. Могут ли снега лежать коврами? Допустимо ли употребление в русской речи иностранных заимствований? Отзвуки дискуссий можно увидеть на страницах пушкинских произведений – например, в «Евгении Онегине ».

Так, отвергая старое, рождалась поэзия Золотого века. Эта эпоха подарила России множество великих имён: Жуковского , Лермонтова , Баратынского , Батюшкова , Давыдова , Языкова , Майкова , Тютчева , Фета . Самым значительным направлением в поэзии Золотого века стал романтизм, утверждающий самоценность духовно-творческой силы человека, изображающий буйство страстей и твердость характера, а также власть природы.

Серебряный век

Первая треть XX столетия получила название Серебряного века русской поэзии. Это был удивительный период творческой свободы и экспериментов. Начавшись с декаданса, Серебряный век открыл для России символизм , акмеизм , футуризм и множество других литературных кружков и направлений. Поэты Серебряного века стали отказываться от классического силлабо-тонического принципа, экспериментировать с формой и структурой поэзии. Вернулся в русскую поэзию давно забытый акцентный стих, появился верлибр, проводились эксперименты с другими видами стихосложения.

Назвав имена Блока , Мандельштама , Пастернака , Бунина , Гумилёва , Ахматовой , Брюсова , Хлебникова , Северянина , Хармса , Цветаевой , Маяковского и Есенина , мы перечислим лишь самых ярких звёзд этой невероятной эпохи и даже этими громкими именами данный список далеко не ограничен.

Конец 1920-х годов стал началом нового этапа развития русской поэзии, который был назван Советским периодом. С одной стороны, в СССР продолжали творить русские поэты Серебряного века (параллельно возникла эмигрантская ветвь русской поэзии). С другой – начала набирать силу идеологическая линия в поэзии, что сказалось не только на содержании стихов, но и на форме: от поэтов требовали чёткости и простоты, критиковался формализм, подвергали идеологической критике литературные эксперименты. Тем не менее, и в рамках этой линии появились замечательные стихи – например, вдохновлённые темой Великой Отечественной войны.

Кто из современных поэтов станет классиком – покажет время. Мы живем в период очередных творческих реформ, которые несомненно отразятся в истории русской поэзии новыми гениальными стихотворениями.

Степан Петрович ШЕВЫРЁВ (1806 - 1864)

ИСТОРИЯ ПОЭЗИИ
ЧТЕНИЕ ШЕСТОЕ

Внутренний характер Индийского эпоса. - Наружный характер: недостаток единства. - Форма: Слока. - Способ чтения поэм у Индийцев. - Третий период Индийской поэзии. - Лира и драма. - Гита-Говинда, Дьяядевы. - Облако вестник, Калидасы. – Натаки - драмы Индийские. - Соответствие периодов Индийской поэзии периодам Индийской жизни. - Четвертый период. - Пураны. - Гитопадеса. - Содержание. - Замечания. - О начале басни на Востоке. – Сакунтала - Содержание.

Мы остановились на втором периоде Индийской поэзии и собственно на характеристике Индийского эпоса.
Рамаяна и Магабарата - две великие поэмы, - относящиеся ко второму периоду поэзии Индийской, определяют характер Индийского эпоса и, в некотором отношении, всей Индийской поэзии.
Первая черта внутреннего характера сего эпоса состоит в том, что он не удовлетворяется представлением просто естественного и человеческого мiра. В этом отношении он составляет совершенную противоположность с Греческим эпосом. Все герои Индийского эпоса суть боги, воплощенные в человеков или даже в животных, каковы напр., предводитель обезьянь, Гануман, союзник Рамы, Ямвент, начальник медведей, Гаруд, царь орлов. Простые же люди, участвующие в Индийском эпосе, всегда возводятся на степень высочайших мудрецов, так называемых Ришисов и Мунисов, которые, посредством отшельнической жизни, изучения Вед, непрерывного созерцания, становятся даже выше Дев, выше богов. - В Греческом эпосе, напротив, главные герои – люди, а боги - побочные лица, машины, движущие действием. Но и самые боги нисходят до людей и оживляются их страстями. Таким образом, Греческий эпос можно назвать человеческим в сравнении с панфеистическим эпосом Индии, где все - божество. Но как человеческое возводится в нем на степень божественного, так и все естественное переходит в сверх-естественное. Возьмите, для примера, в начале поэмы «Рамаяна» описание столицы Царя Души-Руты и золотого века, при нем бывшего. Царь живет 9000 лет. Никто из обитателей счастливого города не проживает менее 1000 лет. Всякий видит свое многочисленное потомство. Главы чертогов и храмов равняются вершинам гор. Лук, натянутый Рамою, треснул в руках героя, и треск был подобен грохоту падшего утеса. Как все это колоссально, преувеличено!
Таким образом, неорганическая, мертвая природа, переходя в мiр Индийской поэзии, увеличивает все свои размеры до исполинского; растения и животные наполняются человеческою и божественною душою; человек обоготворяется посредством воплощения богов и возвышения людей. Так, фантазия Индийская есть увеличительное стекло, наводимое равно на мiр материальный и духовный. Я уже показал, каким образом это поэтическое воззрение Индийцев проистекало из их религии.
И так, идеальное Индийского эпоса заключается в сверх-естественном, в сверх-человеческом, в преувеличенном. Идеальное же Греческого эпоса, напротив, все подчиняется законам стройного естества. Потому-то Индийские божества не могут быть для нас идеалами телесной красоты, как божества Греческие. Голубой цвет Вишну, красный цвет Кришны, эти боги многорукие, многоногие, совершенно противоречат нашим понятиям о человеческой красоте. Посему Индийский эпос удивляет, поражает нас, но не может возбуждать в нас человеческого сочувствия, как эпос Греческий. Поэты Индийские чувствовали это сами и желали иногда, по невольному поэтическому чувству, приблизить своих богов к людям. Например, трудно было им согласить мудрость богов, проникающую в тайны грядущего, с ограниченным знанием смертных: они изобрели для того облако Маия, которое вечно висит перед взорами людей и воплощенных богов и заслоняет от них будущее. Но и смертные и воплощенные боги в силах однако удалять иногда от себя это облако.
Устранение естественности дает Индийскому эпосу характер восточной сказки. Он не имеет в себе никакой исторической стихии, как Греческий эпос. Потому-то он никогда и не мог породить истории. Ее совершенно чуждается Индийская Словесность.
Вторая отличительная черта во внутреннем характере Индийского эпоса есть та, что он есть эпос жреческой касты. Главный предмет его есть религиозный, и весь круг поэзии совершается в религиозных представлениях и образах. Все происшествия расчислены на прославление касты Браминов. Везде показано, как цари уважают их; как осторожно с ними обходятся; как дорожат их молитвами и боятся их проклятий, от которых дрожит земля. Народ, как сказано в одном отрывке из Магабараты, был полон тогда доверенности к своим почтенным Браминам. Никто не дарил им менее тысячи рупий. По всему вероятию, обе эти поэмы должны относиться к тому времени, когда каста жрецов была на верхней степени славы и даже когда она одержала верх над кастою воинов. - В Греческом эпосе мы опять видим противное. Здесь напротив из всего ясно, что жрецы уступали касте воинов, потому что они находятся у воинов в притеснении, как то мы видим в самом начале Илиады.
Чт; касается до наружного характера Индийского эпоса, то, судя по множеству эпизодов, в него входящих и нисколько не относящихся к главному содержанию, нельзя не признать такого же рапсодического характера этих поэм, какой отличает, по мнению лучших критиков и филологов, Илиаду и Одиссею. Сочинение Рамаяны приписывается поэту Вальмики; сочинение Магабараты – Виасе. Но рапсодический характер поэм ведет невольно к предположению, что и оне так же, как Илиада и Одиссея, сочинены не одним лицом. Герен допускает эпизодические вставки в эти поэмы потому особенно, что все их песни писались на пальмовых листьях, иногда не переплетенных, но находит однако в обеих поэмах поэтическое единство и полагает главным сочинителем каждой одно лице, как в поэмах Гомеровых. Нельзя однако ж не согласиться, что суждения Герена в этом случае слишком смелы, потому что, зная обе поэмы только по некоторым переводным отрывкам и краткому содержанию, нельзя ничего заключить о поэтическом их единстве. К тому же и содержание это едва ли верно, потому что Герен рассказывает окончание Рамаяны совершенно иначе, чем Лангле. Бопп, ученейший в Германии знаток Санскритской Словесности, говорит, что Магабарата есть мифологическая, философская, поэтическая и историческая энциклопедия. Какое же тут может быть поэтическое единство? Даже из того содержания Рамаяны, которое у себя приложил Герен, можно видеть, что нет одной нити в происшествии. Герой Рама, вызванный Вишва-Митрою на отмщение Князю злых духов, отвлекается от своего предприятия свадьбою, потом возвращением к отцу, изгнанием и проч., так что едва ли можно с верностию заключить, что главный предмет поэмы есть единственно победа Рамы над Равуною.
Форма стихосложения Индийского, самая древнейшая и простая, есть Слока - двустишие, состоящее из двух шестнадцатисложных стихов, имеющих после восьмого слога цезуру. Изобретение размера приписывается поэту Вальмики. И эпос, и законы Ману, и частию Веды, но позднейшие, писаны у Индийцев этою формою. Размеры Индийские, как и Греческие, основаны, по свидетельству Августа Шлегеля, на сочетали долгих с короткими. Потому он находит большое отношение между Индийскою Слокою и Греческим гекзаметром. Должно заметить однако, что Слока есть двустишие, заключающее в себе полный смысл, округленное и внутренно, и наружно. - Гекзаметр имеет выражение свободное, текучее. Слока же есть форма более сомкнутая, как пословица или поговорка, или лучше притча Еврейская . Здесь выражение принимает какую-то особенную знаменательность. Оно сковано и внутренним значением и наружною формою. Словом, оно показывает тот же символико- религиозный характер в форме, какой мы находить и в духе Индийской поэзии. Весьма замечателен способ чтения этих огромных эпических поэм у Индийцев. В известные месяцы года, в числе 4-х или 5 тысяч, они собираются под наметом какого-нибудь богача каждый день для слушания этих поэм. Перед чтением, поклоняясь книге, каждый говорит: «Книга, будь для меня богинею учения, даруй мне знание!» - Потом приносят цветы и рис в жертву автору и герою поэмы. Садятся по кастам и слушают. Такие собрания продолжаются несколько месяцев сряду. Магабарата читается в течение четырех месяцев.
Этот религиозный обряд показывает, какое святое уважение питают Индийцы к своей поэзии, и что они ищут в ней не одного наслаждения, но и религиозных учений.
Третий период Индийской поэзии есть период самый цветущий, период Царя Викрамадитии, покровителя поэтов и ученых, умершего за 56 лет до Р.X. При его-то дворе блистали девять поэтов или девять жемчужин, как их тогда называли, из которых особенно славны Дьяядева, автор Гита-Говинды, и особенно Калидаса, творец Сакунталы, Брамин и великий мудрец. Он-то, по повелению цареву, собрал, привел в порядок и очистил оба великие народные эпоса.
Но самая поэзия в этом периоде приняла характер лирический и драматический. Я потому ставлю эти два рода вместе, что в Индийской поэзии нет между ними строгого разграничения, так как нет его между эпическою и дидактическою поэзиями, - и вообще роды поэзии на Востоке не разделяются между собою такими резкими гранями, как разделяются они в Греции.
Лирику этого периода должно отличить от той религиозной, строгой, глубоко значительной лирики Вед, которою началась поэзия Индийская. В периоде поэзии не исключительно жреческой, a царской, придворной, Лирика не возносила своих песен в один мiр небесный, а напротив низвела их на землю; стала воспевать войну, победы, но еще более любовь, это чувство мирное, которому в полноте могли предаваться подданные царя сильного Викрамадитии. Лирика в этом роскошном веке от торжественного гимна сошла к сладострастной эротической песне и к любовной чувствительной элегии. Пример того и другого мы видим в Гите-Говинде Дьяядевы и в элегическом песнопении Калидасы «Облако вестник». Должно однако заметить, что на всех этих чувствах, какого бы земного происхождения они ни были, виден отлив и чувства религиозного, потому что в Индии религия входила во все отношения, во все чувствования жизни человеческой.
Первый из Индийских лириков есть Дьяядева. Родина его праздновала день его рождения жертвоприношениями, весельями, и представляла его пастушеские Драмы. Образцовое его произведение в этом роде есть Гита-Говинда. Предмет взят из Магабараты, а именно то время, когда Кришна еще пастухом и юношей странствовал между пастушками и предавался земным наслаждениям. Одна прекраснейшая из пастушек считает себя забытою своим любовником и изливается в жалобах. Подруга ее делается посредницею между ею и богом и возвращает к ней ветреного на ложе наслаждения. Это - ряд то элегических, то эротических песен, в которых любовь дышит одним чувственным наслаждением, и нега доходит иногда до непристойности, судя по нашим понятиям.
Другое славное лирическое песнопение принадлежит Калидасе: это есть Облако Вестник. Один Дева, находившийся в услужении бога Куверы, изгнан им на какую-то гору в наказание и разлучен с своею супругою. Прошло восемь месяцев изгнанию. Наступило дождливое время. Увидев, как облака стремились от юга к северу, к Гималаю, к возлюбленной его родине, где грустит о нем его супруга, он обращается к одному облаку, дает ему поручения, описывает путь его, лицо своей супруги и вверяет ему для нее слова надежды и утешения.
Драма Индийская процветала также при пышном дворе царя Викрамадитии. Натаки (так называются драмы у Индийцев) ниже эпических поэм, по их мнению. Оне писаны не одним Санскритом, но и Пракритом, т.е. мертвым народным наречием, и кроме того живым наречием черни, смотря по лицам, какие в них говорят. Оне также разделяются на действия, как и наши драмы, и содержат 3, 5, 7 и 10 действий. Предметы Натак берутся из эпических поэм Рамаяны и Магабараты, так что Индийская драма есть такое же дитя эпоса, как и Греческая. Предмет их, как и лирических песнопений, по большей части, есть любовь. Это видим мы по лучшим произведениям, а именно: Васантасене, которой главное лицо есть Баядера; по трем драмам Калидасы, которые все представляют любовь и из коих лучшая есть Сакунтала; по драме поэта Бавабути, изображающей любовь Малати и Мадавы.
Судя по этому содержанию лирических песнопений и драм, относящихся к третьему периоду Индийской Словесности, мы видим, что в поэзии стала тогда преобладать любовная, чувственная стихия над религиозным созерцанием. Сколько Веды поучительны, важны, монотонны, - столько Натаки и лирические поэмы Индийцев исполнены любви, сладострастны, роскошны и переносят нас в негу этого богатого растительного мiра Индии. Поэты, правда, заимствуют свои идеалы из возвышенного эпоса, как из общего источника поэзии Индийской, но преимущественно - из его земной стихии, из любовных похождений богов на земле.
Такому направлению поэзии соответствовало, вероятно, и развитие Индийской жизни. Индия не имеет истории, но поэзия нам заменяет ее: она есть всегда ясное свидетельство о жизни в случае отсутствия летописей, и если не означает годов, чисел и имен, то еще вернее, чем летопись, означает дух времени. Период Вед есть период исключительного владычества Браминов над всеми кастами. Тогда, кажется, вся Индия была огромною пустынею, жилищем отшельников, которые взяли под управу все человечество, держали и воспитывали его в лесах, и все эти леса Индии оглашались торжественными гимнами Вед или исполнены были тишины религиозного созерцания, из которого потом истекали Упанишады - глубокие изречения мудрости.
Во втором периоде жизни Индийской Брамины вышли из лесов, уступили несколько и своим собственным, человеческим побуждениям и воле народной. С ними воевала каста Раиев - Князей, однако они ее победили. Тогда религия естественная перешла в мифологию народную. Отвлеченные созерцания приняли характер поэтических живых воплощений. Отвлеченные боги естества воплотились в лики людей и животных. Незримая религия стала зримою, осязаемою и вышла из лесов в народ. Но все-таки Брамины еще господствовали над кастами.
Наконец, в третьем периоде по всем признакам заметно, что каста Браминов уступила касте Кшатриев-воинов. Царь пышный и великолепный Викрамадития, Август Индии, почти современный Римскому, дает имя этому периоду. Средоточие жизни Индийской есть блистательный двор его. Брамины служат при нем в звании поэтов. В Сакунтале, тут и приближенный Короля есть вместе и Брамин. Замечательно, что такого лиц; нет в эпизоде Магабараты, откуда сюжет почерпнут. Как в эпосе видно повсюду прославление касты Браминов, так в Драме Индийской, напротив, прославление касты воинов и особенно царей. Это уже драма придворная, льстивая, драма Людовика XIV, и автор этой драмы - Брамин. Разумеется, он не забывает прав и выгод своей касты и, где можно, напоминает о важности Браминов; но все поэтические похвалы обращаются к царю. По всему этому очевидно, что каста Кшатриев, или воинов, взяла в третьем периоде Индийской жизни или поэзии решительный перевес над кастою Браминов. Вместе с этим, разумеется, и все стихии светской жизни должны были взять верх над духовными стихиями; любовь и чувственность заменили религиозное созерцание; пышная жизнь Двора отвлекла охоту от лесных уединений; гимн религиозный, или поучительный эпос, заменился при дворе чувственною, очевидною драмою.
Так периоды поэзии Индийской означают периоды жизни. Сначала эта поэзия предстала нам в виде строгого, пустынного, премудрого Брамина, который бродит по густой чаще непроходимых лесов, поднимает очи к звездному небу, шепчет глубокомысленный гимн или мистическое слово Ом, (по другим Ум), заключающее в себе талисман верховного блаженства, и весь погружен в бесконечное созерцание Брамы. Потом, эта же самая поэзия под конец своего поприща является нам в образе блистательной, благоухающей Баядеры; украшенная цветами лотоса, она нежно и роскошно покоится на пышно убранном ложе Востока в великолепных чертогах царских и волнует своими прелестями все наши чувства. Те же самые Брамины лесов ей служат и наполняют воздух, окружающий чувственную деву, самым благовонным фимиамом Индии.
Так обе стихии жизни Индийца, о которых я говорил вам в прошедший раз, религиозное созерцание и чувственное наслаждение, положили свою печать на обоих крайних периодах Индийской поэзии, - и жизнь выразилась здесь, как и всюду в ней выражается.
Между двумя этими крайностями, на счастливой средине, возвышается колоссальный Индийский эпос, представляющий равновесие обеих стихий: - с одной стороны, глубокомысленный, знаменательный, поучительный, исполненный религиозных созерцаний и учений, как Веды; с другой стороны, роскошный, богатый чудными плотскими образами, рассыпающийся в сказках о любви и наслаждениях, исполненный пиров и чудес, благоухающих сравнений, всей неги Востока. Это - Брамин и Баядера, каким-то чудным сочетанием слившиеся в одну душу, в одно тело.
Был и четвертый период Индийской поэзии, период, к сожалению, неизбежный во всяком цветении, это осень жизни поэтической, период отцвета, упадка, собирания, учености, педантизма, изысканности выражения. Герен относит этот период ко временам нашего среднего века. И в нем были поэты; были, как говорят, также свои девять жемчужин; но уж это - плеяды Александрийские. В самом деле, сей период Индийской поэзии представляет большое сходство с периодом Александрийской школы. Поэзия приняла в нем преимущественно дидактическое направление, которое и прежде в ней было видно, но в ведах и в эпосе имело более религиозный характер. Поэзия из восторженного и созерцающего Брамина сделалась ученым изыскателем, Пандитом. К сему-то периоду относятся все эти мифологические сборники, или Пураны, коих числом 18. Они занимают средину между эпосом и поучи-тельною поэмою и, по своему значению, очень схожи с мифологическими поэмами Александрийской школы. Они служат первейшим источником для сведений об Индийской мифологии. Из них переведена только одна Пурана Августом Шлегелем, а именно: Багават-Пурана.
К этому же позднейшему периоду относится произведение, носящее также на себе характер дидактический и весьма важное в отношении к европейской поэзии, потому что оно объясняет происхождение басни, или аполога у нас в Европе. Это есть Гитопадеса, что значит целительный или врач-друг, нравоучительная книга, предложенная в баснях, в пользу одного принца. Это собрание было переведено на Персидский, Арабский, Турецкий, Французский и потом на все европейские языки, но переведено в искаженном виде.
Из Гитопадесы, аллегорического названия, сделали имя Бидпая или Пильпая, которое стоит у нас во всех почти пиитиках вместе с Эзопом, Федром, Лафонтеном, Хемницером, Крыловым, и проч. Джонес передал в верном переводе Санскритский подлинник. Руководствуясь его-то переводом, я остановлю ваше внимание на этом замечательном сочинении.
Оно начинается молитвою к богу Ганесе, покровителю науки, и похвалами знанию. Все оно делится на четыре книги, из коих первая содержит в себе учение о приобретении друзей; вторая – о разрыве дружбы; третья - о войне; четвертая - о мире. Это - курс нравоучения, общежития, политики и дипломами, изложенный в виде басен вот по какому случаю. В каком-то очень мудреном городе жил царь Судерсана и сокрушался весьма о том, что сыновья у него невежды. «Есть три беды в жизни, - думал он. - Дети не родятся, дети умирают, дети невежды; из этих трех бед последняя ужаснее, потому что непрерывно продолжается. Один сын доблестный есть благословение, а не сто дураков: один месяц рассевает тьму, не тысячи звезд». Так думал царь и, созвавши всех мудрецов своего государства, поручил одному из них, Вшинусарману, воспитание детей своих, и этот-то мудрец излагает им помянутую мною систему нравоучения в виде басен, перемешанных с нравственными правилами, выписанными, вероятно, из священных книг Индийских.
Нравоучение о приобретении друзей изложено в виде длинной басни, имеющей одну связь в продолжении целой книги и перепутанной другими вставными баснями. Здесь рассказывается, каким образом ворон, крыса, черепаха и антилопа заключили между собою дружеский союз, жили вместе и спасали друг друга от бед, а черепаху спасли от верной смерти.
Вторая книга о разрыве дружбы особенно замечательна своею баснею, которая имеет интерес драматический и отличается характерами. В некотором лесу царствовал лев премудреного имени: однажды захотелось ему пить - и он пошел к озеру. Вдруг раздался ужасный рев; лев остановился, оробел и, несмотря на свою жажду, возвратился в царские покои. Два придворные шакала, сыновья его министра, видели это и стали рассуждать о том: от чего бы это царь леса возвратился, не напившись? Один из них, посмелее и похитрее, решился спросить о том у самого льва. Лев отвечал, что, судя по шуму, им слышанному, он предполагает большую опасность в окрестностях своего государства и обещает шакалу и брату его большие сокровища, если они отвратят ее. Хитрый шакал знал, что шум происходит от быка; но из своих видов решился поддерживать царя в том мнении, что опасность велика, и обещал ему свои услуги. Вместе с братом своим отправился хитрец к быку и, напугавши его тем, что лев хочет выгнать его из своего царства, заставил быка идти ко льву с поклоном. Опасность была отвращена; бык сначала был принят львом ласково; потом вошел у него в такую милость, что сделался первым министром. Шакал забыт, шакал в негодовании и решается непременно поссорить быка со львом. Льву внушает он подозрения против быка в том, что этот будто бы возгордился и хочет похитить трон его. Хитрец предлагает льву испытать быка строгим приемом. Также раздражает он и быка, наговоривши ему о гневе львином, и советует действовать самому и спырять льва рогами. Происходит между ними злобная встреча и бой. Лев побеждает, но после очень сожалеет о своем добром покойном министре.
В этой басне есть много драматического. Характер шакала, хитрого и коварного царедворца, изображен прекрасно. Сцены его со львом и с быком, когда он вооружает их друг против друга, если перевести только зверей на имена людей, могут быть приняты в любую драму.
Третья книга о войне представляет войну царства гусей с царством павлинов. Царь павлинов объявляет войну царю гусей через посланника-попугая, весьма красноречивого. Гуси строят крепость на острове. Им изменяет коршун, их союзник. Они побеждены. Здесь изложены все правила Индийской войны, распределение войск, военные движения, строение крепостей, обряды объявления войны. Четвертая книга о мире есть продолжение той же басни, где рассказывается, как оба царя и царства заключили между собою мир, и высчитываются все способы заключения мира.
Из этого краткого изложения мы можем видеть характер Индийской басни. Герен говорит, что характер поэзии Индийской вообще есть сверх-человеческое и что даже животные в ней обоготворяются, являются существами высшими. В басне мы видим совершенно противное. Здесь животные все принимают характеры человеческие, и должно заметить, что они остаются верны, по большей части, этим характерам не только в продолжение одной басни, но и в других. Должно заметить также, что в распределении этих характеров принято в соображение и природное свойство животных. Так напр. крыса осторожна; антилопа легка, хитра и искусно притворяется; вороны доверчивы, способны к дружбе, попугай - велеречивый говорун; шакалы всегда жадны, хитры и коварны; лев великодушен, благороден, доверчив; бык добр и прост. - Везде сила животная отличается великодушием и простотою; слабость напротив - хитростью и коварством. В басне о льве, быке и шакале мы видим всю придворную жизнь, расписанную глубокими чертами. Ясно, что это - история под именами зверей, сатира, написанная умным, наблюдательным царедворцем. Словом, во всех этих баснях олицетворяется для нас мiр человеческий, мiр страстей и слабостей наших под личиною животною. Правда, что все эти животные, рассказывая друг другу басни, беспрестанно мудрствуют, припоминают притчи и сказания из Вед и других священных писаний Индии. Но они сами от этого не делаются божественнее, а действуют как люди.
С большою вероятностию можно предположить, что Индийская басня имела свое начало в Индийском учении о переселении душ. Индийцы приписывали и животным душу человеческую, такие же характеры и страсти, такой же мiр действий. Это видно еще в Индийском эпосе, где выводятся животные, в которых заключены души человеческие, исправляя время искуса за какие-нибудь грехи в прошлой их жизни. Таковы орел Гаруда и ворон Бушанда: последний был некогда Брамином и, по причине проклятия одного святого, попал в тело вОрона.
Таким образом, эта басня, пришедшая к нам с Востока и сделавшаяся у нас ложью, вымыслом, аллегориею, в колыбели своей на Востоке, имела основанием понятие истинное, невымышленное, понятие искреннее, сопряженное с коренным образом мыслей Индийцев, с их взглядом на животную природу. - Поэтому, происхождение басни должно быть весьма древнее и едва ли не современно учению о переселении душ. Основываясь на этом, можно справедливо поставить ее в числе первоначальных родов поэзии человеческой, - и не даром же ставят ее в самом начале, в некоторых европейских пиитиках, как развалину от Востока, как отголосок от Индийского мiра, получивший у нас иное значение. Впоследствии, и на Востоке приняла она придворный, аллегорический характер, чт; заметно и в Гитопадесе; но все-таки чувство поэтическое соединялось в ней с одним из сильных верований жизни - с мыслию о переселении душ. Если в мудрецах Индии и ослабло оно впоследствии, то, верно, свежо было в народе и необходимо входило в первое воспитание детей. Замечательно, что Гитопадеса для детей и написана. Так и басня, эта ложная басня, вышла из жизни; так и всякий род поэзии, если мы будем доискиваться до первых источников, найдет всегда свое начало в вере, в чувстве, в событии, одним словом, в жизни народа. И баснею, до источника которой мы доискались, оправдывается то воззрение на поэзию, которое я вам представил в руководство к нашим историческим занятиям.
Заключим наше краткое обозрение Индийской поэзии взглядом на перл драмы Индийской, на Сакунталу, которая, как редкий цвет Индии, пересажена к нам в Европу искусными руками и благоухает в нашей теплице всеми ароматами пряного Востока.
В Калькутте завелся Английский театр. Один Брамин был вместе с Джонесом на представлении и сказал ему: «Наши Натаки то же самое». Так открыта была драматическая Словесность Индийцев, которая числом томов может спорить с самою богатою драмою Европы. Тридцатью образцовыми драмами хвалятся Индийцы; но всех выше, по замечанию того же Брамина, Сакунтала. Сначала ее передал Джонес; а теперь она пленяет нас в переводе, более совершенном, Французского Ориенталиста Шези.
Предмет драмы взят из поэмы: Магабарата; но очень любопытно видеть, как драматический поэт изменил эпическое событие, слишком простое, слишком несложное для драматического представления; ввел посторонние обстоятельства и завязал интерес. Время не позволит мне сличить эпического эпизода с драмою. Я прямо приступаю к изложению.
Она начинается молитвою Брамина, выходящего на сцену. Эта молитва обращена к Браме, являющемуся на земле в восьми образах. Так религиозный гимн, отголосок божественных Вед, слышен и в начале драмы Индийской и дает ей религиозный оттенок. За молитвою следует краткая сцена между директором театра и актрисою, вместо пролога.
Царь Каузика жил в лесной пустыне и долгими искушениями достиг святости. Девы, духи, боясь его силы, послали к нему в пустыню Нимфу Менаку для того, чтобы она склонила пустынника к чувственному наслаждению и вызвала из религиозных созерцаний. Нимфа успела, - и плодом любви их была Сакунтала. Нимфа оставила свою дочь в колыбели цветов на произвол богам. Птицы летали над нею и кормили ее. От имени их - Сакунта - получила она имя Сакунталы. Святый пустынник и пророк Кануа, проходивший мимо, тронулся видом младенца-красавицы, прозрел в ее жребий, прочел в нем великое, взял ее к себе в уединение и воспитал как дочь.
В его-то мирное, пустынное убежище, оглашаемое гимнами Вед, в этот сад, где среди роскошных цветов Индии, как родная их сестра, но прекраснее их всех, расцветает Сакунтала с своими подругами, также питомицами Кануа, - в это убежище увлеченный дикою серною заехал с охоты Царь Душманта, знаменитый потомок фамилии Пурусов. Кануа, отшельник, находился в то время в отсутствии: он пошел молить богов об устранении бедствий, угрожающих Сакунтале, которая без отца обязана принимать странников. Царь Душманта сошел с колесницы; с трепетом предчувствия сердечного входит в убежище и скрывается за ветвями дерев. Сакунтала в то время с подругами поливала цветы своего сада. Она любит эти цветы, как их сестра родная. Прекрасный амра в весеннем убранстве протягивает к ней свои ветви, как нежные персты, и просит поливы. Цветы и деревья обнимаются между собою, дышат и живут любовью. «Как прекрасно это время года, - говорит Сакунтала, - когда деревья, кажется, сами сплетаются любовным объятием». Весна и цветы доносят ее сердцу о любви. Подруги подмечают это чувство в речах Сакунталы. Растение мадгави, пророческое для девиц, покрылось не в свое время, до срока, блестящими цветами: «Добрый знак! – говорят подруги, - знак вещий! и милая наша лиана обовьется скоро с цветом амрою; и Сакунтала найдет друга».
Как грациозно прекрасен этот мiр цветов, в котором вместе с ними распускается любовь Сакунталы! А ответ ее чувству, ответ на вопрос ее сердца близок; он тут же, в этих же садах. Царь Душманта увидел сквозь ветви избранную; он весь уже горит пламенем страсти; он ждет только случая показаться.
Злая пчела, обманутая цветом ланит Сакунталы, пристала к ней. Дева просит подруг своих избавить ее от злого насекомого, - те в шутку говорят: «Зови на помощь Царя Душманту, покровителя убежища», и Царь Душманта внезапно является, и очи Сакунталы встретились с его очами, и она забыла обязанность гостеприимства, и нежная лиана нашла своего амру. Но царь не открылся смущенным девам. На их вопросы он отвечал, что он есть один из сановников царских. Нетерпеливо желает он знать, чья дочь Сакунтала: его терзает сомнение: если она дочь отшельника, то брак с нею для него невозможен по закону Брамы. С какою же радостию узнает он от подруг тайну ее рождения и то, что она происходит от касты Кшатриа; с каким восторгом видит он, что брак их возможен; что он даже согласен с волею святого отшельника! - Но охота царя, настигшая его по следам, нарушает тишину уединения; слон, убежавший от ловчих, нагнал страх на пустынников и на красавиц. Оне уходят; Сакунтале не хочется идти; она жалуется, что ее укусило насекомое... Подруги ее увлекают, - и царь долго следит ее; он должен идти в другую сторону, но душа его стремится назад, как знамя, которое несут против ветра.
Царь остановился с своею охотою вокруг убежища; тщетно приближенные зовут его на ловлю новых зверей; он слушаем более своего шута, который, как трус, не любит охоты, но еще более слушается сердца; он ищет средства проникнуть в убежище; но оно представляется само собою. Отшельники, узнавши о близком присутствии царя, приходят сами пригласить его под свою кровлю для изгнания злых духов. Царь дает слово и в то же время принимает вестника от матери, которая зовет его в столицу для совершения поста и поминок по предкам.
Царь, верный данному слову, посылает на свое место в столицу шута и друга своего, а сам идет туда, куда зовет его сердце, к той, на которой Брама остановился, когда в мысли своей задумал сотворить идеал красоты женской; на которой остановился он в последний раз, перемарав прежде в голове своей тысячу крат лицо красавицы. Кому-то назначена эта красота, свежестию своею подобная цветку, которого еще ни разу не обоняли; почке, не тронутой дерзким ногтем на стебле; жемчужине чистой, еще покоящейся в раковине; свежему меду, которого ничьи уста не касались?
Злые духи изгнаны присутствием царя, а бедная Сакунтала больна. Ее мучит лихорадка знойного юга - следствие нового чувства, которое посетило ее сердце. Подруги собирают для нее целебные травы; юный прислужник жреца несет ей освященную жертвами воду. А державный любовник также страдает с нею. Он ищет ее везде, ищет ее там, где разбросаны цветы по саду, где юные ветви млечным соком открывают свежие раны. Он на тонком песке тропинки подмечает свежо напечатленный след ее ножки. Он раскрыл тихонько ветви, - и она тут с подругами. Она больна, она похудела; щеки потеряли круглоту и румянец; стан сжался; она жертва любви: она похожа на слабую лиану, которой ветви опалило знойное солнце. Подруги заботятся о больной; оне у нее спрашивают о причине болезни; - Сакунтала произнесла имя Душманты и, не докончив речи, покраснела, замолчала, - и Царь все это видел и слышал. Подруги думают за нее, каким бы средством дать знать царю об этой любви. Одна из них предлагает Сакунтале написать любовное письмо и берется сама, вложив его в чашу цветка, поднести царю. Сакунтала согласилась, задумалась, сочиняет стихи. Царь глядит на нее пристально и говорит: «По милому движению ее брови, тихо сжавшейся, я мог бы счесть число стоп ее стиха, а это тихое трепетание щеки как обличает мне страсть ее!». Стихи готовы; чем написать их? Приамвада берется ногтем вырезать их на листке лотоса, гладком, как лоснистое перье попугая, берется сохранить даже покрой стиха. Но это уж не нужно; Сакунтала прочла стихи в слух, - и при слове: «я вся твоя!» любовник не вытерпел; он явился; он говорит: «Нет, чудная дева, твоя любовь есть один легкий жар; но в моем сердце вся сила огней ее. Так шар луны весь погружен в палящие лучи солнца, тогда как нежный цвет лотоса слегка чувствует их прикосновение». Душманта сам уверяет Сакунталу и подруг ее в беспредельной любви своей к ней, - и она ожила, как молодая пава, после зноя, при ветре прохлады. Но сметливые подруги догадались, что лучшая подруга любовников - уединение. Анусуиа тотчас заметила вдали, что маленькая антилопа сорвалась и бегает там по воле. Надо поймать ее. Приамвада также тонко и догадливо заметила, что антилопа слишком резва, что подруге одной не поймать ее, - и обе убежали. И любовники одни. Тщетно Сакунтала зовет подруг. Она боится, она трепещет, она хочет уйти, она идет; любовник ловит ее за одежду; но нежный голос ее девственной скромности побеждает его первую смелость. Он отступил; он изливается в жалобах; она будто ушла, но не ушла; она скрылась в кустах и слышит оттуда его волшебные речи. Счастливый случай: на ложе красавицы осталось ее благоухающее запястье, и ему рад одинокий любовник; но и ей прекрасный предлог возвратиться на то же место. Она как будто ищет браслета, просит возвратить его; но царь соглашается только с условием, чтобы он сам надел его на ее руку. Они сели. Он коснулся руки ее; медленно надевает браслет, как будто пряжка ослабла. – «Взгляни, милый друг, - говорит он, - смотря на твой браслет, не всякий ли скажет, что новая луна, пленившись прелестью руки твоей, сошла с небес и в виде браслета свила оба края своего серебряного рога и ими сладострастно стеснила эту чудную руку?».
«Я не вижу здесь ничего похожего на луну, - отвечает Сакунтала, - верно ветер занес мне в глаза пыль от цветов лотоса, украшающих мои уши, и я слабо вижу».
Душманта просит позволения сдунуть эту пыль с очей ее; после кроткого сопротивления он тихо поднимает ей голову; но ее очи, возведенные на него, скромно опустились опять вниз; он медлит над ее очами, - сравнивает их с лотосом, висящим над ними, и наконец он тихо дунул ей в очи, и ее зрение будто стало светлее. - Вдруг голос почтенной няни Готами раздался в досаду любовникам. Царь скрылся поспешно. Заботливая няня приходит за девою и уводит Сакунталу.
Вся эта сцена любви со всеми ее подробностями дышит всею негою, всею жизнию любящего полудня Азии!
Увенчались желания Душманты. Он совершил брак с Сакунталой по образу Гандарва, позволенному законами их касте, и она носит уже залог этого брака. Душманта покинул убежище и обещал скоро прислать послов за супругою. Сакунтала в печали забыла все свои обязанности: на ту пору приходил в убежище гость, самый страшный, самый мстительный из всех Ришисов, сам грозный Дурвасас, - и Сакунтала в забвении не приняла его, нарушила долг гостеприимства, и он изрек на нее проклятие страшное; он сказал, что царь забудет супругу и не признает ее, и изгонит от себя. Подруги слышали это гневное проклятие; оне бросились к раздраженному Ришису, молили за подругу, но вымолили только одно, что царь, бросив взгляд на кольцо, которое он ей подарил, снова вспомнить о Сакунтале. Подруги боятся сказать ей о роковом проклятии.
Отшельник Кануа возвратился в свое убежище. С восторгом узнал он о браке питомицы с Душмантою: видения его сбылись. - Он снаряжает дочь в дорогу, ко двору. Настало грустное время для Сакунталы, время разлуки с отцом, с подругами, с убежищем, с цветами. Печальная выходит она из освященной бани; жены ее поздравляют; юный Ришис приносить царские ткани, внезапным чудом явившиеся на дереве; приносить драгоценные камни, волшебными руками незримых Дев насыпанные из кустов. Подруги в слезах убирают царицу. Отшельник Кануа совершает жертвенные обряды, обряды прощания, и молит о том, чтобы счастлив был путь ее. Сакунтала прощается с божествами убежища. Не одни подруги печальны: все чувствует ее отъезд. Антилопа, ее питомица, не жует зерна, и зерно выпадает из ее губ неподвижных; пава, опустив крылья, не скачет более; все кусты наклонили томные ветви к земле и стрясают с себя цвет в знак прискорбия. Сакунтала в слезах подбегает к цветущей лиане и говорит: «Милая лиана, обними меня своими ветвями как руками. Увы! сколько дней пройдет, что я тебя не увижу! Отец мой, смотри за нею, как смотрел ты за мною. Подруги, поливайте ее за меня! Добрый отец! когда моя серна будет матерью, не забудь известить меня об этом! Но кто это сзади не отстает от меня и держится за мое платье?». – «Это - дитя твое, Сакунтала, твоя питомица - милая антилопа. Как часто маслом ингуди ты целила ее раны и мазала ее губки, окровавленные жалом насекомого! Она помнит еще, как ты кормила ее сочным зерном сиамаки!». – «Бедная! - говорит Сакунтала, - зачем ты прилепилась к неблагодарной? У тебя уж не будет матери, но отец мой о тебе попечется». Так все кругом плачет вместе с Сакунталою; весь этот немой мiр животных и растений одушевился горестью. Один отшельник мудростию смиряет скорбь свою. Пора разлуки настала. По обычаю востока, схожему с нашим, мудрец сажает всех. Подумавши, он дает благоразумные наставления Сакунтале о том, как вести себя с супругом, - наконец, велит ей проститься с подругами. Оне, заботливые, вспомнили грозное пророчество и говорить ей и прощаньи: «Если бы царь сверх чаяния не узнал тебя, то не забудь показать ему кольцо, чт; он подарил тебе». Эти слова навели на Сакунталу горькое сомнение, и оно грустным предчувствием кануло в ее душу. «О! когда-то я опять увижу священный лес? Вам будет спокойно и весело, мне одной будет горько!». Тронулся и отшельник этими последними словами дочери... Подруги долго следили ее очами… Уж нет Сакунталны в мирном убежище Кануа...
Сбылось грозное пророчество разгневанного Ришиса. Дарь, развлеченный своим гаремом, забыл о супруге. Сакунтала, в сопровождении мудрых Ришисов и няни Готами, явилась ко двору. Вступая, она почувствовала невольное трепетание в правом глазе. Зловещий знак! Не вспомнил о ней царь, когда Ришисы, от имени Кануа, напомнили ему о браке с нею; не узнал ее и тогда, когда няня Готами сняла с нее покрывало и обнажила ее прелести; он пленился ими, но не вспомнил той минуты, когда ими наслаж-дался; Сакунтала хочет прибегнуть к совету подруг, ищет последней надежды, рокового кольца, но увы! и кольца нет на ее пальце; верно, совершая в пути омовение на освященном озере, она его уронила в воду. Последняя ветвь ее надежды оборвалась...
Сакунтала принуждена нарушить границы женской скромности, принуждена припоминать царю все обстоятельства, сопровождавшие брак. Ничто не может разбудить его памяти. Обидными словами оскорбляет он в Сакунтале скромность ее пола, называет женщин хитрыми, ложными, коварными. И эта кроткая, нежная Сакунтала в первый раз почувствовала в себе гнев и негодование: ее взор воспламенился; ее слова, внушаемые яростью, теснятся и рвутся без меры; губы бледнеют, как будто от холода, и бровь, описанная около глаза нежной дугою, вдруг сморщилась насильственно.
Уж готов был царь полюбить ее, хотя и не вспомнив; но вид гневной женщины разрушил очарование любви и раздражил его. Грозно обвиняет он ее во лжи. Сакунтала упрекает его и плачет, и просит отходящих отшельников взять ее с собою; но это невозможно. Супруг имеет безусловную власть над супругою. Где ж ей найти убежище? Один из Ришисов соглашается дать его Сакунтале до тех пор, пока она не будет матерью: ее младенец чертами ладони откроет тайну своего рождения. Царь согласился; но сделалось чудо! Лишь только Сакунтала вышла из дворца, какой-то призрак женщины слетел к ней и унес ее в небо.
Роковое кольцо найдено. Царские стражи поймали несчастного рыбака, который нашел в одной рыбе царево кольцо. Оно возвратило память царю, но поздно: с ним уж нет Сакунталы. Тут начинаются его мучения. Пришел праздник весны; девы выходят рвать цветы; но царь в печали; он не велит его праздновать. Все деревья в своем весеннем убранстве, все птицы сочувствуют скобри царя. Богиня Мисракеси, покровительница Сакунталы, слетает с небес и, невидимая, присутствует при всех страданиях любовника, возвратившего память. Царь нейдет в совет царства, не слушает утешений друга. Он припоминает до подробности все обстоятельства любви своей; он ищет в цветах образа любезной; украдкой от ревнивых жен он велит принести портрет Сакунталы, который он сам живописал. Задумавшись перед ним, переносит свою живопись в поэзию и словами рисует то, что видит на картине. Но ему хочется еще дорисовать слезу на щеке Сакунталы, ветвь сирики на голове ее; заглядевшись на картину, он забылся. На ней представлено, что пчела подлетает к щеке Сакунталы, и она укрывается. Царь, забывшись, умоляет пчелу не трогать прекрасных уст ее: не то заточит он дерзкую в чашу лотоса. И друг ему напомнил, что перед ним - картина, - и он проснулся от мечты и заплакал. Ревнивая царица близко; шут царя уносит портрет, - и вдруг раздается его крик. Шут в опасности. Злобный дух хочет его похитить. Царь отвлекается от горести чувством гнева, идет поразить злобного духа; но это не злобный дух. Это - Матали, возница и вестник Индры. Он хотел раздражить царя и чувством гнева развлечь его унылую думу. Матали зовет царя от имени бога Индры против злых духов, одолевающих его чертоги, и Душманта, вместе с небесным возницею, отправляется в воздушной колеснице.
Победа совершена; царь угощен богом Индрою, - и на его же колеснице спускаются царь и возница с небесных пространств на землю; из чистых небес слетают в сферу облаков и видят, что земля, как будто сама, подвигнутая силою, восходит к ним. Они слетели на одну из гор, в обитель Касиапы и Адити, родителей Индры. Эта обитель исполнена святости и созерцания. Анахореты наполняют ее молитвою. Душманта, вступив в нее, чувствует невольное потрясение в руке: это - знамение счастия. Резвое дитя выбегает на сцену, играя со львенком. Женщины бегут за ним, боясь гнева львицы, но дитя ее не боится. Сладкое предчувствие пробежало по сердцу Душманты при виде ребенка. Он на руке узнал вещие черты царского рождения. Он одним словом смирил его резвость. Он слышит, что мать его зовут Сакунталою. Ребенок, играя со львом, уронил дорогую амулетку, его хранение; прислужница ищет ее; но царь ее поднял. Все изумились: амулетка не превратилась в змею, а ее свойство - всегда обращаться в змею, если только возьмет ее в руки не сам ребенок и не его родители. Тайна разгадана. Царь обнял сына. Сакунтала печальной вдовицей, заплетши волосы в одну вдовью косу, выходит на это объятие, - и царь бросился к ногам ее, и просит прощения, и говорит: «Дай мне отереть эту слезу, остаток от тех, которые я заставил пролить тебя: эта слеза безобразит прекрасное лицо твое: о если бы я, стирая ее с твоей влажной ресницы, мог сложить и с сердца моего все бремя упреков!». Боги, хозяева обители, празднуют счастие вновь соединившихся супругов, изрекают благословение над их юным сыном, пророчествуют об его подвигах и обещают царю Душманте исполнить его молитву, какую он возшлет к ним. - Драма заключилась молитвою царя великодушного. Вот она: «Цари земли да царствуют только для одного блага своих подданных; Богиня Сарасуати (т.е. богиня искусств и поэзии) да приемлет непрерывные жертвы от святых Браминов, а меня да избавит всемогущий, вседержитель Сива, за ревность к служению его, от оков второго возрождения».
Вы, верно, заметили, что драма как началась, так и кончилась молитвою: началась молитвою Брамина, гимном из Вед, обращенным к Браме, кончилась молитвою царя к богине искусств и поэзии, как жизнь Индийская в период царя Викрамадитии. Открылась эта драма на земле, заключилась в обители богов. Везде видно ее религиозное происхождение. Вас не увлекала она бурными порывами драматического действия, как драма европейская; нет, она беспрестанно наводила на вашу душу тихое, сладкое созерцание; останавливала ваши стремительные взоры и покоила их то на роскошных образах, то на чувствованиях самых подробных; - и изо всех чувств преимущественно говорила любви, но не духовной, не небесной. В вас не раздражалось любопытство; суеверные предчувствия действующих лиц, пророчества заранее сказывали вам, что будет. Но вы охотно забывали лукавую заманчивость и быстроту драмы европейской и пленялись этою медленностью, сладострастною ленью, этою беспечностью и простотою Индийской драмы; словом, вы забывали драму для живой идиллии.
Не распространяясь в дальнейший разбор, предоставляю судить вам по вашим собственным впечатлениям. Если 25 градусов мороза не позволяют нам вообразить всех прелестей природы, какими блещет этот самый яркий и роскошный цвет Индийской поэзии, ощутить хотя немного то благоухание, которое разливает он у себя на родине, - то, по крайней мере, мы можем понимать душою то чувство человеческое, нам родное везде, которое, как вы видите, несмотря на мнения Германских критиков, все приводящих к общему, оживляет Индийскую драму, - это чувство, которое равно нам понятно и в драме, писанной перед трескучим камином, и в драме, внушенной знойным небом Индии.

(С.П. Шевырёв. История Поэзии. Чтения адъюнкта Московского Университета Степана Шевырёва. Том первый, содержащий в себе историю поэзии индийцев и евреев, с приложением двух вступительных чтений о характере образования и поэзии главных народов новой Западной Европы. М. 1835).

Текст к новой публикации подготовила М.А. Бирюкова.

«Всякое стихотворение – это покрывало, растянутое на остриях слов. Эти слова светятся, как звезды, из-за них и существует стихотворение». Мнение Александра Блока, замечательного русского поэта, наверняка совпадет с точкой зрения всякого, кто от природы талантлив и с воодушевлением пишет стихи. К сожалению, сегодня поэтическое искусство не имеет былой ценности – той, что «музыка души» обретала в эпоху Александра Пушкина или Анны Ахматовой. Однако есть еще надежда на возрождение прошлых традиций, ведь ежегодно 21 марта авторы и читатели отмечают Всемирный день поэзии , призванный напомнить жителям планеты о существовании мира Прекрасного.

История праздника Всемирный день поэзии

Праздник Всемирный день поэзии был учрежден не так давно: в 1999 году , в столице Франции, в рамках 30-й генеральной ассамблеи ООН. Там же и были проведены мероприятия, посвященные новоиспеченному World Poetry Day – Всемирному дню поэзии. Главной целью ежегодного праздничного события, прежде всего, является приобщение к стихотворному искусству современных людей, далеких от романтики и лирического мышления. Ведь известно, что проблема умирающей культуры с каждым годом становится всё острее. Кроме того, ввиду популяризации рыночных отношений поэзия считается попросту невыгодной с коммерческой точки зрения, а значит – лишней в перечне сфер человеческой деятельности. Поэтому World Poetry Day нужен обществу, дабы развеять пессимистические заблуждения.

Всемирный день поэзии – это реальная возможность проявить свои творческие способности с тем, чтобы окружающие узнали о таланте рядом живущего, никому не известного стихотворца.

В рамках этого замечательного праздника проходят тематические мероприятия, где уже состоявшийся литератор может пообщаться с автором-новичком, последний – почерпнуть много полезного из беседы с более опытным коллегой. Представители таких организаций, как творческие клубы, малые издательства, получают шанс предложить свои услуги всем нуждающимся в продвижении поэтических наработок и стать местом встречи людей искусства.

Непосредственно в России Всемирному дню поэзии уделяют достаточно внимания . Уже стало традицией отмечать данный праздник при активной поддержке Театра на Таганке. А несколько лет тому назад торжества стали проходить и в других культурных организациях: например, в Государственном центре современного искусства. Поэтические вечера, на которых авторы публично выступают со своими лучшими произведениями, интеллектуальные соревнования на стихотворные темы – всё это имеет место быть каждый год 21 марта вот уже более 10 лет.

История возникновения и развития поэзии

Каково имя автора первого в мире стихотворения? Вряд ли кто-то сможет дать исчерпывающий ответ на этот вопрос. Древние кельты, чья культура пронизана мистикой, считали, что поэзия – продукт ирреальности. В подтверждение своих слов предки современных скандинавов рассказывали легенду о двух противостоящих друг другу волшебных народах – ванов и асов. Когда непримиримые враги устали от бесконечных войн, они заключили перемирие, скрепив его созданием мудрого карлика Квасира из собственной слюны. Однако феноменальная осведомленность рукотворного существа во всех сферах знаний не понравилась двум жителям – Галару и Фьялару. Хитрецы решили убить мудреца, что не преминули осуществить. Кровь мертвого всезнайки негодяи поместили в котел, добавили туда мед. Полученная смесь была названа «медом поэзии», и любой, кто вкушал чудесный напиток, обретал талант стихотворца…

Ну, а что говорят ученые? Специалисты в области исторической науки приписывают сочинение первого поэтического произведения жрице Эн-хеду-ан, дочери правителя шумеров. Это был гимн в честь богов. Историк Томас Лав Пикок попытался разделить весь период существования поэзии на несколько эпох. Всего у него получилось четыре временных промежутка, каждый из которых отличался от предыдущего свойственными лишь ему чертами.

Согласно мнению Пикока, стихи появились задолго до возникновения письменности. Самые ранние поэтические формы представляли собой примитивные оды, прославляющие совершающих подвиги воинов, управляющих народом и других ярких личностей. Это был железный век поэзии. После него наступила золотая эпоха, к характерным чертам которой относились восхваления не ныне живущих, а великих предков, образность языка, оригинальность стихотворных оборотов, соответствующий уровень знаний авторов. В этот период творили поэты Гомер, Софокл и пр.

Серебряный век включал в себя развитие двух типов поэзии: оригинального, с применением сатирических и дидактических ноток, и подражательного, заключающегося в своеобразной обработке разновидностей стихотворений предыдущей эпохи.

Завершающим этапом стал медный век искусства создания «музыки души», окончание которого ознаменовалось приходом мрачной эры Средневековья. После, как утверждает Томас Лав Пикок, поэзия лишь возвращалась к уже пройденным периодам, не делая ни малейшей попытки подарить человечеству что-то новое.

Стихотворения и современность

Нынешнее общество воспринимает поэтические произведения не так, как это было с социумом прошлых столетий. Всё меньше в стихах смысла, все больше явно неуместных эпитетов и метафор, а кумирами молодежи всё чаще становятся авторы, в совершенстве владеющие написанием нецензурной поэзии. Но даже в создавшейся ситуации нельзя сказать, будто «музыка души» изжила себя. Достаточно заглянуть на крупные поэтические интернет-порталы типа «Стихи.ру», «Поэзия.ру» и пр., чтобы понять: в нашей стране (думаю, и в мире тоже) есть множество потрясающих поэтов, вот только большинство из них неизвестны читателям печатных изданий… Впрочем, у каждого автора «из народа» всегда имеется шанс заявить о себе на более высоком уровне, выйти за пределы сетевого пространства – правда, в основном, не без привлечения денежных средств. Однако и здесь нередки исключения, что не может не радовать.

Поэзия – это оригинальный язык, понятный всем и каждому, но для изъяснения подходящий лишь избранным. Стихотворения – это не просто рифмованные строчки, построенные с учетом определенного ритма, а показатель уровня общественной культуры. Посвятите день 21 марта чтению лирических истин, и вы почувствуете, как в сердце вливается симфония света. А еще возможно, поймете, насколько прав был Расул Гамзатов, перу которого принадлежит следующее стихотворение:

«Поэзия, ты сильным не слуга,
Ты защищала тех, кто был унижен,
Ты прикрывала всех, кто был обижен,
Во власть имущем видела врага. Поэзия, с тобой нам не к лицу

Вернуться к календарю Праздников

«…Поэзия - это живопись, которую слышат…»

Леонардо да Винчи (1452-1519)

«Поэзия - музыка слов»

Томас Фуллер (1654 - 1734)

Всемирный день поэзии ежегодно отмечается 21 марта. Поэзия - это, наверное, одно из самых гениальных достижений человечества. Изливать свои чувства в стихотворной форме, запечатлевать в рифме свое мироощущение, мечтать о будущем и вспоминать прошлое, одновременно обращаясь к миллионам и оставаясь при этом наедине с собой, - на это способна только поэзия, величайшее из искусств, созданных человеком.

Не многие становятся великими и известными поэтами, но многие хотя бы раз в жизни пытались сочинять стихи. Ведь большинству людей далеко не чужды те «прекрасные порывы души», которые и побуждают человека взять ручку, листок бумаги и начать творить.

Волшебная сила поэтического слова способна оказать огромное влияние на любого человека. Давайте вспомним о том, что первыми стихами, которые слышал в своей жизни каждый человек, были слова колыбельной песни. Это поистине самая светлая и прекрасная поэзия.

В истории русской культуры поэзия традиционно играла большую роль.

Русская земля вправе гордиться великими поэтами, творчество которых имеет мировое значение. Но 2015 год - год особенный, это - Год литературы и 70-летия Победы в Великой Отечественной войне.

Поэтому данную статью мы посвящаем военным поэтам и военной поэзии.

Впервые с инициативой учреждения праздника выступила американская поэтесса Теса Уэбб еще в середине 30-х годов 20-го века. Она предложила отмечать Международный день поэзии 15 октября, в честь даты рождения знаменитого поэта и философа Вергилия. Надо заметить, что её предложение нашло положительный отклик в сердцах многих людей: к 1951 году 15-го октября Национальный день поэзии праздновали не только в 38 штатах США, но и в европейских странах. Торжества имели неофициальный характер, да и дата их проведения никак не была зафиксирована в календаре памятных дней.

Только 15 ноября 1999 года ЮНЕСКО, на 30-й конференции, приняла резолюцию об учреждении международного дня, который должен был «вдохнуть вторую жизнь» в мировое поэтическое движение. В первый раз праздник отмечали 21 марта в 2000 году, в Париже, именно там находится штаб-квартира ЮНЕСКО.

Дата - 21 марта, день весеннего равноденствия в северном полушарии, была выбрана как символ обновления природы и творческого характера человеческого духа.

Главной целью международного дня поэзии было подчеркнуть то величайшее значение, которое играет литература в культурной жизни современного общества, объединить поэтов всего мира и дать им право и возможность заявить о себе!

Считается, что самые древние стихи-гимны были созданы в 23 веке до нашей эры. Автор стихов - поэтесса-жрица Эн-хеду-ана (En-hedu-ana), про которую известно лишь то, что она была дочерью аккадского царя Саргона, завоевавшего Ур (территория Ирана). Эн-жеду-ана писала о лунном боге Нанне и его дочери, богине утренней звезды Инанне. Гимны Энхедуанны считались священными.

Стихотворная форма вплоть до эпохи Возрождения почиталась в Европе как одно из основных условий красоты и была практически единственным инструментом превращения слова в искусство. В русской словесности в «золотой век» русской литературы поэзией часто именовалась вся художественная литература в отличие от нехудожественной.

Слово «поэзия» происходит от греч. poieo - творить, создавать, строить, созидать.

Во все времена люди любили и верили поэтам. Ведь поэзия создается чувствами, эмоциями, воображением поэта. Древние греки подразумевали под поэзией человеческую речь, во всех её проявлениях. Это и проза, и театральная декламация, и вдохновенная речь и философский спор и, конечно же, стихи. В настоящее время поэзия представляется чем-то прекрасным, необычным и это на самом деле так. Писать стихи способен лишь тот, кто умеет увидеть возвышенное за обыденностью, может погрузиться в воображаемый мир, обладает тонкой душевной организацией и глубиной чувств.

Поэзия позволяет наслаждаться словом, рождает сильные, проникновенные слова, которые обладают особой энергией, подчиняющей наше воображение и увлекающей за собой. Эту великую силу в них вдохнул поэт, а черпает её он из окружающего нас мира, воспринимая и ощущая силу ветра и солнца, слыша мелодию набегающих волн и шелестящего леса, находя её в тревожащем напряжении любви.

http://www.litprichal.ru/upload/751/c03816baab40d66d1d2565add75bcaf3.png

Ведь поэт совершенно иначе смотрит на наш мир и объясняется понятными и вдохновенными образами. Наш прекрасный русский язык обязан писателям и поэтам появлением многих слов. Слово «вещество» придумал Ломоносов, «промышленность» принадлежит Карамзину, а «головотяпство» Салтыкову-Щедрину. Благодаря поэтическому озарению Игоря Северянина мы познакомились со словом «бездарь».

Поэзия - вечно молодая, трепетная и прекрасная любовь человечества! На нашей планете не найти народа, который бы не был знаком с ней.

http://www.rusevents.ru/prazdnik/vsemirnyy-den-poezii/

Разумеется, поэты обладают разной степенью таланта, но иногда рождаются гении, подобные Пушкину, которые дарят человечеству бессмертные произведения, веками смущающие воображение людей и заставляющие мыслить и чувствовать. Поэты остаются живыми свидетелями времени.

Если шагнуть в бездну прекрасных слов, то перед нами откроется совершенно новый мир!

http://img-fotki.yandex.ru/get/4702/usouth.59/0_62b68_73d01eaa_XL

Говорят, что, когда грохочут пушки, молчат музы. Но от первого до последнего дня войны не умолкал голос поэтов. И пушечная канонада не могла заглушить его. Никогда к голосу поэтов так чутко не прислушивались читатели. Известный английский журналист Александр Верт, который почти всю войну провел в Советском Союзе, в книге «Россия в войне 1941 -1945 гг.» свидетельствовал:

Россия также, пожалуй, единственная страна, где стихи читают миллионы людей, и таких поэтов, как Симонов и Сурков, читал во время войны буквально каждый.

Потрясения войны родили целое поколение молодых поэтов, которое потом назвали фронтовым, имена их теперь широко известны: Сергей Наровчатов, Михаил Луконин, Михаил Львов, Александр Межиров, Юлия Друнина, Сергей Орлов, Борис Слуцкий, Давид Самойлов, Евгений Винокуров, Константин Вашенкин, Григорий Поженян, Булат Окуджава, Николай Панченко, Анна Ахматова, Муса Джалиль, Петрусь Бровка, Ольга Берггольц и многие другие. Стихи, созданные в годы войны, отмечены знаком суровой правды жизни, правды человеческих чувств и переживаний. В них порой, даже резких, даже зовущих к мщению насильникам и обидчикам, властно звучит гуманистическое начало. Все виды поэтического оружия: и пламенная призывная публицистика, и задушевная лирика солдатского сердца, и едкая сатира, и большие формы лирической и лирико-эпической поэмы - нашли свое выражение в коллективном опыте военных лет.

Поэзия (разумеется, лучшие вещи) немало сделала для того, чтобы в грозных, катастрофических обстоятельствах пробудить у людей чувство ответственности, понимание того, что от них, от каждого, именно от него - ни от кого другого, ни на кого нельзя переложить ответственность - зависит судьба народа и страны.

http://сайт/wp-content/uploads/2017/10/imgix2cz-13.jpg

Стихи Симонова, Суркова, Исаковского учили воевать, преодолевать военные и тыловые тяготы: страх, смерть, голод, разруху. Более того, они помогали не только воевать, но и жить. Именно в суровую военную пору, точнее, в самые тяжелые первые месяцы военной страды созданы почти все поэтические шедевры Симонова: «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины… «, «Жди меня, и я вернусь», «Если бы нас своим могуществом… «, «Майор привез мальчишку на лафете… «. Человек, поставленный в исключительные обстоятельства, подвергающийся самым жестоким испытаниям, заново узнавал мир и от этого сам становился иным: сложнее, мужественнее, богаче социальными эмоциями, зорче и точнее в оценках, как движения истории, так и собственной личности. Война изменила людей. Они теперь иначе смотрят и на мир, и на себя. «Я - другой», «Я не тот, не тот, каким был в Москве до войны», - так утверждается в стихах К. Симонова («Встреча на чужбине») 1945 года.

Непривычная шинель, горечь расставаний, материнские слезы, а затем и первые смерти, и «бомбежка весь день» - все это вместе взятое завершается фразой, в которой звучит удивление, и отказ от иллюзий, и ирония, и, прежде всего, зрелость, спокойно-мужественное понимание истины:

Да война такая, какой мы писали её -
Это горькая истина…

http://safari-perm.ru/uploads/posts/2012-11/1351816532_4.jpg

Мужество и любовь нераздельны в сердце солдата, и наверно, поэтому стихи военных лет производят впечатление особенной цельности и гармоничности. Перед нами развертывается единый характер, и это характер именно того человека, который выстоял в первых боях с фашизмом, а потом разгромил врага. В одном чеховском рассказе говорится, что «от печальной песни потянуло свободной жизнью». Так и от грустно-раздельной «Землянки» веет силой, негасимой любовью к женщине, к жизни, к родной земле. Как будто в лютый мороз первой военной зимы послышалось дыхание еще далекой, но неизбежной весны!

«Жди меня, и я вернусь Всем смертям назло…» - стихотворение К. Симонова призывало вопреки всему - надеяться и ждать! А фронтовику верить в то, что дома его очень ждут. Эта вера во многом будет питать его мужество и стойкость. Произведение брало за живое убеждённостью в неотвратимости встречи людей, тянущихся друг к другу. Феномен «Жди меня», вырезаемого, перепечатываемого и переписываемого, посылаемого с фронта домой и из тыла - на фронт, феномен стихотворения, написанного в августа 1941 на чужой даче в Переделкино, адресованного вполне конкретной, земной, но в эту минуту - далекой женщине, выходит за рамки поэзии. «Жди меня» - своего рода молитва, заговаривание судьбы, хрупкий мост между жизнью и смертью, и оно же - опора этого моста. В нём предсказано, что война будет долгой и жестокой, и угадано, что человек - сильнее войны. Если любит, если верит.

Стихотворение «В прифронтовом лесу» М. Исаковского выделяется редкостной жизнерадостностью, хотя напоминание о мирных днях и усугубляло драматизм существовавшего положения, и поэт не скрывал: десятки тысяч людей ежедневно шли сознательно и осмысленно на смерть. В богатейшей поэзии военных лет никто, пожалуй, с такой предельной откровенностью не заявлял о том, что ждет тех, кто слушает в эту минуту вальс в прифронтовом лесу. Неудивительно, что большинство бытовавших в окопах песен, рожденных войной, таких как «Синий платочек», «Темная ночь», «Бьётся в тесной печурке огонь… «, «В лесу прифронтовом», «Огонёк», были сугубо лирическими. Эти песни отогревали солдатское сердце, продрогшее на холодном ветру суровой военной жизни.

Но главными песнями военных стали песни на стихи В.Лебедева -Кумача «Священная война» и М.Исаковского «Катюша».

Ольга Берггольц (1910 - 1975)

http://сайт/wp-content/uploads/2017/10/imgiizo8-15.jpg

В годы Великой Отечественной войны Берггольц, оставаясь в родном городе все 900 дней блокады, работала на Ленинградском радио (выступления вошли в кн. «Говорит Ленинград», 1946 г., 1-е изд. было изъято в связи с т.н. ленинградским делом после разгрома журналов «Звезда» и «Ленинград»). Часто, обессиленная от голода, ночевала в студии, но никогда не теряла силы духа, поддерживая свои обращения к ленинградцам доверительными и мужественными стихами. Во время войны О. Берггольц создала свои лучшие поэтические произведения, посвященные героизму защитников города: «Ленинградская поэма», поэма «Февральский дневник», стихотворения, вошедшие в книги «Ленинградская тетрадь», «Ленинград», «Ленинградский дневник», и другие произведения. Берггольц выезжала в части действующей армии, ее стихи печатались на страницах газет, на плакатах «Окон ТАСС». Строки О. Берггольц высечены на гранитной стеле Пискарёвского мемориального кладбища: «Никто не забыт и ничто не забыто».

Юлия Друнина (1924 - 1991)

http://сайт/wp-content/uploads/2017/10/img5zkss-16.jpg

Когда началась Отечественная война, в шестнадцатилетнем возрасте записывается в добровольную санитарную дружину при РОККе (Районное общество Красного Креста) и работает санитаркой в глазном госпитале. Участвует в строительстве оборонительных сооружений под Можайском, попадает под бомбежку и, выполняя свои прямые обязанности, становится санитаркой пехотного полка. Воевала, была ранена. После ранения была курсантом Школы младших авиаспециалистов (ШМАС), после окончания которой получает направление в штурмовой полк на Дальнем Востоке. Батальоннный санинструктор; Всеми силами рвется на фронт. Получив сообщение о смерти отца, едет на похороны по увольнению, но оттуда не возвращается в свой полк, а едет в Москву, в Главное управление ВВС. Здесь, обманув всех, получает справку, что отстала от поезда и едет на Запад.

В Гомеле получает направление в 218-ю стрелковую дивизию. Снова была ранена. После выздоровления пыталась поступить в Литературный институт, но ее постигла неудача. Возвращается в самоходный артполк. Звание - старшина медслужбы, воюет в Белорусском Полесье, затем в Прибалтике. Контузия, и 21 ноября 1944 получает документ «…негоден к несению военной службы».

Печатается как поэт с 1940 года. В начале 1945 в журнале «Знамя» была напечатана подборка стихов Друниной.

Вера Инбер (1890 - 1972)

http://сайт/wp-content/uploads/2017/10/imgv94r9-17.jpg

Проведя три года в блокадном Ленинграде во время Великой Отечественной войны, Инбер отобразила жизнь и борьбу жителей в стихах и прозе. Её муж, профессор медицины Илья Давыдович Страшун, работал в 1-м Медицинском институте в осаждённом городе.

В 1946 года получила Сталинскую премию за блокадную поэму «Пулковский меридиан». Награждена тремя орденами и медалями.

Нельзя не вспомнить и других женщин-поэтов тех времен таких как А.Ахматова, М.Алигер, Р.Казакова.

Лирическая поэзия периода Великой Отечественной войны - явление яркое, многообразное, широкое по спектру выразившихся в ней человеческих чувств. Она отличалась страстностью гражданского языка и высотою помыслов, устремленных к борьбе за свободу своей Родины. Поистине поэты войны знали «одной лишь думы власть, одну - но пламенную страсть» - волю к победе. Идя вместе с воюющим народом по дорогам войны, они внимательно вглядывались в его лицо, слушали его речь и в этой постоянной близости находили силу для своего стиха.

Мужество

Мы знаем, что ныне лежит на весах
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах,
И мужество нас не покинет.

Не страшно под пулями мертвыми лечь,
Не горько остаться без крова.
И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.

Свободным и честным тебя пронесём
И внукам дадим, и от плена спасём
Навеки! (А. Ахматова,1941год)

Стихотворная публицистика периода войны - явление по своему размаху почти необозримое. Масштабы газетной работы (а в газетах первоначально и публиковались все публицистические стихи) были поистине грандиозны. Достаточно сказать, что, например, в 1944 г. печаталась 821 военная газета, а общий разовый тираж их составлял 3195 000 экземпляров.

С полос газетных, свёрстанных ночами,
Ещё пропахших дымом фронтовым,
Сатирой, песней, лозунгом, стихами
Я прихожу к читателям моим,- писал Николай Браун.

И так могли бы сказать все поэты-публицисты.

Поэтическая публицистика была непременным и боевым участником каждого дня военной страды. В лучших своих произведениях она сочетала острую отточенность публицистической формы, глубочайшую ненависть к врагу с горячим гуманизмом, пролетарским интернационализмом, с глубочайшей верой в торжество человечности. Этот великолепный и сложный сплав и придал поэтической публицистике периода Великой Отечественной войны колоссальную агитационную силу воздействия.

Поэзия жила, живет и будет жить бесконечно долго. Если раньше это были сложные сочинения древнегреческих поэтов, где игра слов и ассоциации путали и сбивала с мыслей читающих, то далее это воплотилось в поэзию средних веков и серебряного века. Ну а если говорить на языке сегодняшнего дня, то наряду с классической поэзией, стихи находят воплощение в современном, молодежном искусстве.

Поэзия, - говорится в решении ЮНЕСКО, - может стать ответом на самые острые и глубокие духовные вопросы современного человека - но для этого необходимо привлечь к ней как можно более широкое общественное внимание. Кроме того, Всемирный День поэзии должен дать возможность шире заявить о себе малым издательствам, чьими усилиями, в основном, доходит до читателей творчество современных поэтов, литературным клубам, возрождающим извечную традицию живого звучащего поэтического слова.

Этот День, считает ЮНЕСКО, призван послужить созданию в средствах массовой информации позитивного образа поэзии как подлинно современного искусства, открытого людям.

Представьте нашу жизнь без поэзии… Без поздравлений к праздникам, без песен, без Пушкина, Лермонтова, Шекспира, современных авторов…. Это будет скучная жизнь без взрыва эмоций, выраженных простыми буквами на бумаге, без той небольшой мистики, когда одни и те же слова, но написанные в определенном порядке, могут тронуть до слез. Сила слова обладает особой энергией, увлекающей за собой и подчиняющей себе наше воображение.

Василий Жуковский (1799 - 1852) http://bibliopskov.ru/poetday.htm

Василий Жуковский

К поэзии

Чудесный дар богов!

О пламенных сердец веселье и любовь,
О прелесть тихая, души очарованье -

Поэзия! С тобой

И скорбь, и нищета, и мрачное изгнанье -

Теряют ужас свой!

В тени дубравы, над потоком,
Друг Феба, с ясною душей,
В убогой хижине своей,
Забывший рок, забвенный роком, -
Поет, мечтает и - блажен!
И кто, и кто не оживлен
Твоим божественным влияньем?

Цевницы грубыя задумчивым бряцаньем

Лапландец, дикий сын снегов,

Свою туманную отчизну прославляет
И неискусственной гармонией стихов,
Смотря на бурные валы, изображает
И дымный свой шалаш, и хлад, и шум морей,

И быстрый бег саней,

Летящих по снегам с еленем быстроногим.

Счастливый жребием убогим,
Оратай, наклонясь на плуг,

Влекомый медленно усталыми волами, -

Поет свой лес, свой мирный луг,
Возы, скрипящи под снопами,
И сладость зимних вечеров,

Когда, при шуме вьюг, пред очагом блестящим,

В кругу своих сынов,

С напитком пенным и кипящим,

Он радость в сердце льет

И мирно в полночь засыпает,

Забыв на дикие бразды пролитый пот…
Но вы, которых луч небесный оживляет,

Певцы, друзья души моей!

В печальном странствии минутной жизни сей
Тернистую стезю цветами усыпайте
И в пылкие сердца свой пламень изливайте!

Да звуком ваших громких лир
Герой, ко славе пробужденный,
Дивит и потрясает мир!
Да юноша воспламененный
От них в восторге слезы льет,
Алтарь отечества лобзает

И смерти за него, как блага, ожидает!
Да бедный труженик душою расцветет

От ваших песней благодатных!
Но да обрушится ваш гром
На сих жестоких и развратных,

Которые, в стыде, с возвышенным челом,
Невинность, доблести и честь поправ ногами,
Дерзают величать себя полубогами!-
Друзья небесных муз! пленимся ль суетой?

Презрев минутные успехи -

Ничтожный глас похвал, кимвальный звон

пустой, -
Презревши роскоши утехи,
Пойдем великих по следам! -

Стезя к бессмертию судьбой открыта нам!

Не остыдим себя хвалою

Высоких жребием, презрительных душою, -

Дерзнем достойных увенчать!

Любимцу ль Фебову за призраком гоняться?
Любимцу ль Фебову во прахе пресмыкаться

И унижением Фортуну обольщать?

Потомство раздает венцы и посрамленье:
Дерзнем свой мавзолей в алтарь преобратить!

О слава, сердца восхищенье!
О жребий сладостный - в любви

потомства жить!

Декабрь 1804

Мало кто знает, какого числа День поэзии, да и про сам праздник известно далеко не каждому жителю нашей страны. А меж тем, каждый год 21 марта практически во всех учебных учреждениях отмечают день, посвященный поэзии, и проводят разного рода мероприятия.

Всемирный День поэзии - краткая история возникновения праздника

Примерно в середине 20-х годов прошлого века американская поэтесса Теса Уэбб первой предложила отмечать этот праздник. По ее мнению ответом на вопрос, какого числа лучше проводить День поэзии, должна была стать дата рождения Вергилия. Предложение было воспринято вполне тепло и дружелюбно. В результате 15 октября начали отмечать новый праздник. В 50-х годах он нашел отклики не только в сердцах американцев, но и жителей европейских стран.

В история праздника Всемирного Дня поэзии важную роль сыграла 30-я конференция ЮНЕСКО, на которой было принято проводить празднование этого дня 21 марта. С 2000 года мероприятия к Всемирному Дню поэзии начали готовить именно в эту дату.

В Париже подготовили множество выступлений и других мероприятий, главной целью которых было подчеркнуть огромное значение литературы в жизни современного человека и общества и целом.

Всемирный День поэзии в России и других странах постсоветского пространства отмечают вечерами в литературных клубах. На такие вечера обычно приглашают знаменитых поэтов, молодых и просто подающих надежды литературных деятелей. Многие учебные учреждения от простых школ до университетов проводят мероприятия к Всемирному Дню поэзии: открытые уроки, встречи с интересными деятелями литературы, конкурсы и интересные викторины, посвященные этому дню.

Такой подход со стороны руководства учебных учреждений дает возможность проявить себя молодым талантам, иногда на подобных вечерах зажигаются новые подающие надежды звезды.

Томас Лав Пикок придерживается мнения, что в истории поэзии, равно как и в истории мира можно выделить четыре эпохи:
— железный век;
— золотой век;
— серебряный век;
— медный век.

Железный век — это, согласно Томасу Лав Пикоку, дописьменный период поэзии. Это период, когда грубые барды в примитивной стихотворной форме прославляли своих вождей. Соответственно, практически вся существующая в эту эпоху поэзия представляла собой в панегирики и краткие исторические экскурсы, положенные на рифму. Поэты железного века прославляли те или иные деяния воинов и выдающихся личностей. Иначе говоря, поэты того времени являлись единственными историками и летописцами. Некоторые поэты, обладая достаточно поверхностными знаниями истории духов и богов, пользовались в народе славой оракулов, что позволяло им быть не только историками, но и теологами и моралистами, к которым прислушивались.

Золотой век истории поэзии своими корнями уходит глубоко в железный век. Эта эпоха начинается в тот период времени, когда поэзия начинает носить ретроспективный характер и когда личной силы и отваги становится недостаточно для того, чтобы стать во главе государства. Люди на данном временном отрезке становятся уже более просвещенными и начинают замечать, что то влияние, которое якобы оказывают на их жизнь духи и боги не столь уж и велико, как это утверждается в песнях и легендах предков. В этот период уже не принято восхвалять в поэзии здравствующих монархов, дабы не быть обвиненными в лести и подхалимаже, поэтому поэты пошли иным путем. Поэты начали восхвалять предков монарха, изображая при этом монарха достойным преемником своих предков. Таким образом, мы видим, что тематика поэзии особенно не изменяется и традиционная национальная поэзия продолжает воссоздаваться вновь и вновь, но уже облеченная в новые, более поэтические формы. Интересы поэзии в золотой век истории ее развития становятся чуть более глубокими, фантазия более безудержной, а герои сильнее. Иначе говоря, поэзия золотого века становится искусством в гораздо большей степени. Теперь она требует от своего создателя высокого уровня мастерства, тонкого знания языка и достаточно обширных общих познаний о мире. Поэзии подчиняются все прочие виды умственной деятельности людей и достигает такого уровня, который просто невозможно превзойти. Все величайшие умы того периода истории предаются поэзии, а народ благоговейно внемлет слову поэта. Именно в этот период творили великие Гомер, Эсхил, Софокл и т.д.

Затем наступает серебряный век , иначе называемый Томасом Лав Пикоком эпохой поэзии цивилизованного общества. В данный период своего развития поэзия представлена двумя основными видами: поэзия подражательная и поэзия оригинальная (например, Вергилий). Подражательная поэзия занимается шлифовкой поэзии золотого века, а оригинальная развивается в дидактическом, сатирическом и дидактическом направлениях. Ярким примером последнего является творчество таких великих поэтов, как Менандр, Аристофан, Гораций и Ювенал. Для поэзии серебряного века в значительной степени характерны утонченность и требовательность при выборе языковых средств выражения поэтической мысли, однако при этом некая монотонность и однообразность. В результате для серебряного века истории поэзии характерно большое количество поэтических опытов, но при этом практически нулевое количество шедевров. Впрочем, нельзя не отметить, что этот период истории поэзии является большим шагом вперед на пути к ее окончательному вырождению и исчезновению.

Так, вполне логично серебряный век сменяется медным веком развития поэзии, который, полностью отказавшись от изысканности и утонченности серебряного века, пользуясь грубыми средствами века железного, призывает вернуться к корням и суметь возродить золотой век. Этот период совпал с закатом Римской империи. Медный век истории продлился недолго и сменился эпохой мрачного Средневековья, когда заполонившие Римскую империю племена вернули Европу в период варварства с той лишь небольшой разницей, что на тот период в мире было много книг.

Дальнейшего развития поэзия не получила, и вплоть до сегодняшнего дня в той или иной вариации повторяет уже пройденные этапы своего развития, начиная с железного и заканчивая медным, чаще всего, впрочем, минуя золотую эпоху.

Что касается современности, Томас Лав Пикок утверждает, что она находится в полном упадке, а современный поэт представляет собой ничто иное, кроме как полуварвара в цивилизованном обществе, его движение направлено вспять и невосприимчиво ни к чему новому. Он живет вчерашним днем, согласуя все свои воззрения, чувства и ассоциации в полном соответствии с варварскими обычаями.

Русская поэзия пережила три поэтических подъема, три волны.

Первой волной русской поэзии была поэзия "золотого века", поэзия Пушкина и Лермонтова, поэзия декабристов. Завершился первый поэтический подъем печально - сначала восстание декабристов было разгромлено в 1825 году, затем Пушкин - которого многие посчитали предателем - были убит, потом был убит и Лермонтов, ставший известным сразу после смерти Пушкина. Также в 1829 году был убит и Грибоедов.

Фактически, к 1841 году вся русская поэзия была разгромлена. На сцене остались только совершенно плюшевые Тютчев и Фет, писавшие исключительно на разрешенные темы, и пародийный Козьма Прутков, да бастард Аполлон Григорьев.

С их кончиной русская поэзия умерла вообще. Литературные журналы заполонила проза гоголевской школы - Гончаров, Тургенев, Толстой, Достоевский.

Вторая волна русской поэзии была еврейской поэзией на русском языке. Причем вначале русско-еврейская поэзия шла в одном русле, а затем разделилась на чисто еврейскую и чисто русскую. Источником еврейской поэзии на русском языке была в первую очередь европейская поэзия - французская, немецкая, итальянская, английская. Но также не следует сбрасывать со счетов еврейскую религиозную литературу.

Первым еврейским поэтом на русском языке был Семен Надсон, проживший всего 24 года. Надсон был певцом революции и социализма, как и положено еврею, но стихи его были плохи. После кончины Надсона появился Александр Блок, проживший 41 год. Блок был выдающимся поэтом, пожалуй, его творчество является вершиной еврейской поэзии на русском языке.

Русские и татарские поэты на русском языке, творившие одновременно с Надсоном и Блоком, не шли с ними по глубине мысли и творческому размаху ни в какое сравнение.

Валерий Брюсов, Гиппиус с Мережковским, Николай Гумилев с Ахматовой - поэты на порядок более примитивные, в сравнении с Блоком.

Этот период еврейского господства в русском языке называется "серебряным веком русской поэзии". Хотя собственно, "серебряный век русской поэзии" закончился после революции 1917 года, некоторые литературоведы продлевают его и на советский период.

В советский период большинство поэтов - как еврейских на русском языке, так и русских, включая татарских - было уничтожено. Блок и Брюсов сами умерли после революции. Николая Гумилева расстреляли. Затем "покончили с собой" "имажинист" Есенин и "футурист" Маяковский. В 1937 году умер еще один еврейский поэт на русском языке - Осип Мандельштам, а также были расстреляны Введенский и Хармс (Ювачев). В 1945 году погиб Дмитрий Кедрин, который по всей видимости, также был евреем. Этой смертью закончился "серебряный век".

После второй мировой войны и Холокоста русская и еврейская поэзия на русском языке разделились. Борис Пастернак и Самуил Маршак творили в пространстве, отделенном от русской действительности. Однако полученная в 1958 году Пастернаком Нобелевская премия по литературе снова активизировали еврейское творчество на русском языке, и появился еще один еврейский эпигон европейского творчества на русском языке - Иосиф Бродский. Помимо русского Бродский писал также на английском. Он также получил Нобелевскую премию по литературе в 1987 году. Бродский и Евтушенко - это видимо, низшая точка падения русской поэзии и вообще русского языка.

Третья волна подъема русской поэзии началась в 1987 году с появления первого крупного поэта-восточного азиата на русском языке, явившегося из мира песенной рок-музыки - Виктора Цоя. После появления Цоя русский рок занял место русской поэзии. Другой восточноазиатский поэт-песенник на русском языке - Юлий Ким - это место не занял, и так называемая бардовская песня фактически умерла.

При этом и русский рок, и русская бардовская песня были не просто русскими, а русско-еврейскими. В бардовской песне ведущую роль играл Владимир Высоцкий, а в русском роке - Макаревич и Майк Науменко. Высоцкий был по всей видимости, последним настоящим еврейским поэтом на русском языке, он умер в 1980 году. Продолжателем Высоцкого стал чеченский бард и террорист Тимур Муцураев.

Несмотря на смерть Цоя в 1990 году в возрасте 28 лет, а также смертей других деятелей русского рока - Башлачева, того же Майка Науменко, и других - подъем русской поэзии продолжился в интернете. Фактически, эта третья волна расцвета русской поэзии, ее "бронзовый век".

Как в период второго подъема русской поэзии ведущую и определяющую роль в ней играли поэты еврейского происхождения, в период третьего подъема русской поэзии ведущую роль в ней играют поэты восточноазиатского происхождения. Наряду с поэтами русскими, и еврейскими на русском языке.