В древнегреческой Троянского цикла занимают особое место. Современный мир знает об этих сюжетах в основном благодаря эпосу Гомера "Илиада". Однако еще до него в фольклоре этой античной культуры бытовали сюжеты, рассказывающие о Троянской войне. Как и полагается мифу, эта история получила большое число персонажей, связанных с религией и богами.
Источники
События археологи и историки относят к XII веку до нашей эры. До того как древний город был обнаружен немецкой экспедицией Генриха Шлимана, он также считался легендой. Исследователи в своих поисках опирались не только на "Илиаду", но и на "Киприи". Этот сборник повествовал не только о Трое, но и о непосредственном поводе к войне.
Яблоко раздора
На свадьбу Пелея и Фетиды собрались обитатели Олимпа. Позвали всех, кроме Эриды. Это была богиня хаоса и раздора. Она не смогла вынести такой обиды и подбросила на праздничный стол которое росло в лесу нимф Гесперид.
На плоде была отчетливая надпись «Самой прекрасной». Мифы Троянского цикла утверждают, что из-за него начался спор между тремя богинями - Афродитой, Герой и Афиной. Именно из-за этого сюжета во многих языках мира закрепился фразеологизм «яблоко раздора».
Богини попросили Зевса, чтобы он разрешил их спор и назвал самую прекрасную. Однако тот не решился назвать имя, потому что ему хотелось сказать, что это Афродита, в то время как Афина была его дочкой, а Гера - женой. Поэтому Зевс предложил сделать выбор Парису. Это был сын правителя Трои Приама. Он выбрал Афродиту, потому что та пообещала ему любовь женщины, которую он пожелает.
Вероломство Париса
Наделенный чарами Парис прибыл в Спарту, где гостил в царском дворце. Он покорил Елену - жену царя Менелая, который в этот момент отбыл на Крит. Парис бежал вместе с девушкой к себе домой, одновременно забрав золото из местной казны. Мифы Троянского цикла повествуют, что такое вероломство объединило греков, которые решили объявить Трое войну.
В войске эллинов было множество легендарных воинов. Главой армии признали Агамемнона. Там же был сам Менелай, Ахилл, Одиссей, Филоктет, Нестор, Паламед и т. д. Многие из них были героями - то есть детьми богов и смертных. Например, таким являлся Ахилл. Он был идеальным воином без недостатков. Единственным его слабым местом оказалась пята. Причина этого была в том, что его мать - Фетида - держала младенца за ногу, когда опускала его в печь чтобы наделить ребенка нечеловеческой силой. Отсюда пошло выражение «Ахиллесова пята», означающее единственное уязвимое место.
Многолетняя осада
Всего в войске греков было около ста тысяч воинов и тысячи кораблей. Они отправились по морю из Беотии. После удачной высадки эллины предложили троянцам мирные переговоры. Их условием была выдача Елены Прекрасной. Однако жители Трои отказались от такого предложения.
Их главнокомандующим считался Гектор - сын Приама и брат Париса. Он руководил войском в два раза меньшим, чем у ахейцев. Зато на его стороне были мощные крепостные стены, которые еще никому не удавалось взять или разрушить. Поэтому грекам не осталось ничего, кроме как начать длительную осаду. В то же время Ахилл с частью войска ограбил соседние азиатские города. Однако Троя не сдавалась, и ровно девять лет прошло в безрезультативной осаде и блокаде. Дочери Ания Энотрофы помогали грекам получать продовольствие на чужбине. Они превращали землю в злаки, масло и вино, если верить тому, что рассказывают мифы Древней Греции. Троянский цикл мало повествует о многолетней осаде. Например, Гомер посвящает свою Илиаду последнему, 41-му дню войны.
Проклятие Аполлона
Греческое войско часто брало пленников, которые оказывались за пределами Трои. Так, в неволю попала дочь Хриса - одного из жрецов Аполлона. Он прибыл во вражеский лагерь, умоляя вернуть ему девушку. В ответ он получил грубые насмешки и отказ. Тогда жрец в порыве ненависти попросил Аполлона о справедливой мести к изуверам. Бог послал на войско моровую язву, которая начала косить одного солдата за другим.
Троянцы, узнав об этом несчастии неприятеля, вышли из города и приготовились дать бой ослабленной армии. В последний момент дипломаты с двух сторон договариваются, что конфликт должен решиться очным поединком между Менелаем и Парисом, чей поступок и стал причиной войны. Троянский царевич потерпел поражение, после чего договор должен был быть наконец исполнен.
Однако в самый решающий момент один из осажденных солдат пустил стрелу в лагерь греков. Завязалась первая открытая битва под стенами города. Об этом событии подробно повествуют легенды и мифы Древней Греции. Троянский цикл включает смерть многих героев. Например, Агенор (сын старейшины Трои) убил Элефенора (царя Евбии).
Первый день битвы привел к тому, что греки были оттеснены к своему лагерю. Ночью они окружили его рвом и приготовились к обороне. Обе стороны предали земле своих погибших. Сражение продолжилось в следующие дни, о чем рассказывает Троянский цикл мифов. Краткое содержание таково: осажденным под руководством Гектора удается разрушить ворота греческого лагеря, в то время как часть греков вместе с Одиссеем уходит на разведку. Скоро напавших выбили из стана, но потери ахейцев были велики.
Гибель Патрокла
Все это время Ахилл не участвовал в сражениях из-за того, что поругался с Агамемноном. Он оставался на корабле вместе со своим любимцем Патроклом. Когда троянцы начали жечь суда, юноша уговорил Ахиллеса отпустить его сражаться с неприятелем. Патрокл даже получил оружие и доспехи легендарного воина. Троянцы, приняв его за Ахилла, в ужасе начале убегать обратно в город. Многие из них пали от меча в руках спутника греческого героя. Но Гектор не ослаб духом. Призвав на помощь он сразил Патрокла и отобрал у него меч Ахилла. Герои Троянского цикла мифов часто поворачивали развитие сюжета в противоположную сторону.
Возвращение Ахилла
Смерть Патрокла стала потрясением для Ахилла. Он раскаялся в том, что все это время был в стороне от битвы, и помирился с Агамемноном. Герой решил мстить троянцам за гибель лучшего друга. В следующем сражении он отыскал Гектора и убил его. Труп врага Ахилл привязал к своей колеснице и трижды провез вокруг Трои. Убитый горем Приам выпросил останки сына за огромный выкуп. Ахилл отдал тело в обмен на золото, равное его весу. О такой цене рассказывает Троянский цикл мифов. Основные сюжеты всегда повествуются в античных произведениях с помощью метафор.
Весть о гибели Гектора быстро распространилась по всему античному миру. На помощь троянцам пришли воительницы амазонки и войско эфиопов. Парис, мстя за брата, выстрелил Ахиллу в пятку, отчего тот вскоре скончался. Сам троянский наследник также погиб, после того как был смертельно ранен Филоктетом. Елена стала женой его брата Деифоба. Мифы Троянского цикла подробно рассказывают об этих драматических событиях.
Троянский конь
Обе стороны понесли большие потери. Тогда греки, видя безрезультатность своих попыток овладеть городом, решили воспользоваться хитростью. Они построили огромного деревянного коня. Эта фигура была полой внутри. Там укрылись самые храбрые воины Греции, которыми теперь руководил Одиссей. В то же время основная численность греческого войска покинула лагерь и на кораблях отплыла от берегов.
Удивленные троянцы вышли за пределы города. Их встретил Синон, который объявил, что для того, чтобы умилостивить богов, необходимо установить фигуру коня на центральной площади. Так и было сделано. Ночью Синон выпустил спрятавшихся греков, которые перебили стражу и открыли ворота. Город был разрушен до самого основания, после чего так и не смог восстановиться. Греки вернулись домой. Обратное путешествие Одиссея стало основой для сюжета поэмы Гомера «Одиссея».
Зевс и бог моря Посейдон заспорили о любви Фетиды. Богиня правосудия Фемида, вмешавшись в спор, предсказала, что у Фетиды родится сын, который превзойдет силой собственного отца. Чтобы избавить себя от возможной опасности, боги решили выдать Фетиду замуж за простого смертного Пелея. На свадьбу Фетиды и Пелея, происходившую в пещере кентавра Хирона, собрались все олимпийские боги и щедро одарили новобрачных подарками. При этом на пир не была приглашена богиня раздора Эрида. Уязвленная подобным пренебрежением, она решила наказать богов весьма изощренным способом. Она бросила на пиршественный стол золотое яблоко с надписью: «Прекраснейшей». С тех пор оно стало называться «яблоко раздора». О том, кому оно должно принадлежать, стали спорить три богини: Гера, Афина и Афродита, отнюдь не лишенные женского тщеславия. Даже Зевс отказался высказаться на сей счет. Он направил Гермеса в окрестности Трои, где среди пастухов находился красавец Парис, сын троянского царя Приама. Согласно прорицанию Парису, сыну Приама и Гекубы, было уготовано стать виновником гибели Трои. Чтобы избежать этой участи, Приам повелел отнести Париса в лесную чащу и оставить там. Но сын Приама не погиб, его вскормила медведица. Когда Гермес обратился к Парису решить судьбу яблока, тот был смущен. Каждая из богинь убеждала юношу присудить его ей. При этом они сулили ему завидные дары: Гера обещала власть над всей Азией; Афина — воинскую славу и победы; Афродита — в жены красивейшую из смертных женщин. Недолго колеблясь, Парис отдал яблоко Афродите. С тех пор он стал любимцем Афродиты, а Гера и Афина, как мы увидим, возненавидели Трою и троянцев.
Этой прекрасной женщиной была Елена, жена спартанского царя Менелая. Вскоре к нему в гости прибыл Парис. Менелай радушно принял его, устроил в его честь пир. Увидев Елену, Парис влюбился в нее. Но и та была поражена прекрасным пришельцем, облаченным в роскошные восточные одежды. Уехав на Крит, Менелай просил ее позаботиться о госте. Но Парис отплатил ему черной неблагодарностью. Воспользовавшись отсутствием мужа, он увез Елену и одновременно захватил его сокровища.
Менелай расценил это не только как личное оскорбление, но и удар по всей Греции. Ведь Елена была ее национальным достоянием. Он собирает вождей греческих племен и отправляется в поход против Илиона (древнее название Трои, откуда происходит и название поэмы). Главнокомандующим войском назначается брат Менелая Агамемнон, царь Аргоса, принадлежащий к роду Атридов, над которым, как мы увидим позднее, тяготеет проклятье. В рядах ахейских (греческих) воинов находится Одиссей, царь острова Итака, мужественный воин Диомед, храбрец Аякс, обладатель волшебных стрел Филоктет.
Самым отважным был уже упоминавшийся юный Ахиллес, царь племени мирмидонцев. При рождении ему была определена долгая и счастливая жизнь, если он не будет принимать участие в войне, и краткая, блестящая, если станет сражаться. Надеясь перехитрить судьбу, Фетида выкупала Ахиллеса в водах подземной реки Стикс, сделав его тело неуязвимым. Незащищенной была лишь его пятка, за которую она держала младенца; отсюда и выражение «ахиллесова пята». Мать пыталась укрыть Ахиллеса, не дать ему возможность принять участие в походе. Она спрятала его, одев в женскую одежду, но Ахиллес выдал себя. Он вошел в состав греческого войска, насчитывавшего согласно преданию более 100 тысяч человек и более тысячи кораблей. Войско отплыло из гавани Авдида и высадилось вблизи Трои. Требование выдачи Елены в обмен на снятие осады было отклонено. Война затянулась. Самые главные события произошли в последний, десятый год.
Аскалаф
Ялмен
Схедий
Эпистроф
Датировка
Датировка Троянской войны является спорной, однако большинство исследователей относят её к рубежу XIII-XII вв. до н. э. Спорным остаётся вопрос о «народах моря » - стали ли они причиной Троянской войны или, наоборот, их движение было вызвано результатами Троянской войны. Американские астрономы, анализируя события «Одиссеи», пришли к выводу, что Одиссей вернулся на Итаку в 1178 г. до н. э. , в связи с чем можно предположить, что война началась в 1198 г. до н. э.
Перед войной
См. также Киприи
Согласно древнегреческому эпосу, на свадьбу героя
Пелея и нереиды Фетиды , ещё не родившемуся сыну которой Фемида предрекла, что он превзойдёт своего отца, явились все олимпийские боги, кроме богини раздора Эриды ; не получив приглашения, последняя подбросила среди пирующих золотое яблоко Гесперид с надписью: «Прекраснейшей», за это звание последовал спор между богинями Герой , Афиной и Афродитой . Они попросили Зевса рассудить их. Но тот не хотел отдавать предпочтение какой-то из них, потому что самой прекрасной считал Афродиту , но Гера приходилась ему супругой, а Афина - дочерью. Тогда он отдал суд Парису .
Парис отдал предпочтение богине любви, потому что та пообещала ему любовь прекраснейшей в мире женщины, супруги царя Менелая Елены . Парис отплыл в Спарту на корабле, построенном Фереклом . Менелай радушно принял гостя, но вынужден был отплыть на Крит, чтобы похоронить своего деда Катрея . Афродита влюбила Елену в Париса, и та отплыла с ним, взяв с собой сокровища Менелая и рабынь Эфру и Климену . По пути они посетили Сидон .
Похищение Елены было ближайшим поводом к объявлению войны народу Париса. Решив отомстить обидчику, Менелай и его брат Агамемнон (Атриды) объезжают греческих царей и склоняют их к участию в походе на троянцев. Это согласие было дано предводителями отдельных народов в силу клятвы, которой ранее связал их отец Елены, Тиндарей . Главнокомандующим экспедиции был признан Агамемнон ; после него привилегированное положение в войске занимали Менелай , Ахилл , два Аякса (сын Теламона и сын Оилея), Тевкр , Нестор , Одиссей , Диомед , Идоменей , Филоктет и Паламед .
Не все охотно приняли участие в войне. Одиссей пытался уклониться, притворившись безумным, но Паламед разоблачил его. Кинир не стал союзником греков. Пемандр и Тевтис не участвовали в походе. Фетида пытается укрыть своего сына у Ликомеда на Скиросе, но Одиссей находит его, и Ахилл охотно присоединяется к войску. Дочь Ликомеда Деидамия рождает Ахиллу сына Неоптолема .
Состоявшая из 100 000 воинов и 1186 кораблей армия собралась в Авлидской гавани (в Беотии , при проливе, отделяющем Евбею от материка Греции).
Здесь во время жертвоприношения из-под алтаря выползла змея, взобралась на дерево и, пожрав выводок из 8 воробьев и воробьиную самку, обратилась в камень. Один из состоявших при войске гадателей, Калхант , вывел отсюда, что предстоящая война будет продолжаться девять лет и окончится на десятый год взятием Трои .
Начало войны
Агамемнон приказал войску садиться на корабли и достиг Азии. Греки высадились по ошибке в Мизии битва, в которой Ферсандр был убит Телефом, но сам Телеф был тяжело ранен Ахилесом , а его войско было разбито.
Затем, будучи отнесены бурей от берега Малой Азии, ахейцы вновь прибыли в Авлиду и оттуда уже вторично отплыли под Трою по принесении в жертву Артемиде дочери Агамемнона, Ифигении (последний эпизод Гомером не упоминается). Телеф, прибывший в Грецию, указал морской путь ахейцам и был исцелен Ахиллом.
Причалив на Тенедосе, греки захватывают остров. Ахилл убивает Тенеса . Когда греки приносят жертвы богам, Филоктета укусила змея. Его оставляют на пустынном острове.
Высадка в Троаде окончилась благополучно лишь после того, как Ахиллес убил царя троадского г. Колон, Кикна , пришедшего на помощь троянцам. Протесилай , первый из высадившихся на берег ахейцев, был убит Гектором .
Когда греческое войско расположилось лагерем на Троянской равнине, Одиссей и Менелай отправились в город для переговоров о выдаче Елены и примирении враждующих сторон. Несмотря на желание самой Елены и совет Антенора окончить дело примирением, троянцы отказали грекам в удовлетворении их требования. Число троянцев, которыми командует Гектор, меньше числа греков, и хотя на их стороне имеются сильные и многочисленные союзники (Эней , Главк и др.), но, боясь Ахиллеса, они не решаются дать решительное сражение.
С другой стороны, ахейцы не могут взять хорошо укрепленный и защищаемый город и ограничиваются тем, что опустошают окрестности и ради добычи провианта предпринимают, под начальством Ахиллеса, более или менее отдаленные походы на соседние города.
В битве Диомед, руководимый Афиной, совершает чудеса храбрости и ранит даже Афродиту и Ареса (5 рапс.). Менелай убивает Пилемена , но Сарпедон сражает царя Родоса Тлеполема .
Намереваясь вступить в единоборство с ликийцем Главком , Диомед узнает в нём старинного гостя и друга: взаимно обменявшись оружием, противники расходятся (6 рапс.).
День оканчивается нерешительным поединком вернувшегося в сражение Гектора с Аяксом Теламонидом. Во время заключённого обеими сторонами перемирия, предаются земле убитые, и греки, по совету Нестора, окружают свой лагерь рвом и валом (7 рапс.).
Битва начинается снова, но Зевс запрещает богам принимать в ней участие и предопределяет, что она должна окончиться поражением греков (8 рапс.).
На следующую ночь Агамемнон уже начинает помышлять о бегстве, но Нестор советует ему примириться с Ахиллом. Попытки отправленных с этой целью к Ахиллу послов не приводят ни к чему (9 рапс.).
Между тем Одиссей и Диомед выходят на разведку, захватывают в плен троянского шпиона Долона и убивают фракийского царя Реса , прибывшего на помощь к троянцам (10 рапс.).
На следующий день Агамемнон оттесняет троянцев к городским стенам, но сам он, Диомед, Одиссей и другие герои оставляют битву вследствие полученных ран; греки удаляются за стены лагеря (11 рапс.), на который троянцы производят нападение. Греки храбро сопротивляются, но Гектор разбивает ворота, и толпа троянцев беспрепятственно проникает в греческий стан (12 рапс.).
Ещё раз греческие герои, особенно оба Аякса и Идоменей, с помощью Посейдона, успешно оттесняют троянцев, причём Идоменей убивает Асия , Аякс Теламонид повергает Гектора ударом камня на землю; однако, Гектор вскоре снова появляется на поле битвы, исполненный крепости и сил, которые, по приказанию Зевса, вселил в него Аполлон (13 рапс.). Троянец Деифоб убивает Аскалафа , а Гектор сражает Амфимаха , Полидамант же (14 рапс.) убивает Профоенора .
Посейдон вынужден предоставить греков их участи; они снова удаляются к кораблям, которые Аякс тщетно пытается защитить от приступа неприятелей (15 рапс.). Троянцы атакуют: Агенор убивает Клония , а Медонт сражен Энеем .
Когда передний корабль уже охвачен пламенем, Ахилл, уступая просьбам своего любимца Патрокла, снаряжает его в битву, предоставив в его распоряжение собственное оружие. Троянцы, полагая, что перед ними - сам Ахилл, бегут; Патрокл преследует их до городской стены и убивает при этом множество неприятелей, включая Пирехма и храброго Сарпедона , тело которого троянцы отбивают только после ожесточенной борьбы. Наконец, Гектор, при содействии Аполлона, убивает самого Патрокла (16 рапс.); оружие Ахилла достается победителю (17 рапс.). В борьбе за тело Патрокла Аякс Теламонид убивает Гиппофоя и Форкия , а Менелай поражает Евфорба . Ахеец Схедий гибнет от руки Гектора .
Ахилл, подавленный личным горем, раскаивается в своем гневе, примиряется с Агамемноном и на следующий день, вооружившись в новые блестящие доспехи, изготовленные для него Гефестом по просьбе Фетиды (18 рапс.), вступает в битву с троянцами, многие из них гибнут, и в том числе Астеропей и главная надежда троянцев - Гектор (19-22 рапсодия).
Погребением Патрокла, празднованием устроенных в честь его похоронных игр, возвращением Приаму тела Гектора, погребением Гектора и установлением для этой последней цели 12-дневного перемирия заканчиваются события, составляющие содержание Илиады.
Заключительный этап войны
Тотчас после смерти Гектора амазонки приходят на помощь к троянцам, вскоре в битве их царица Пенфесилея убивает Подарка , но сама погибает от руки Ахилла .
Затем на помощь троянцам приходит войско эфиопов. Их царь Мемнон храбро сражается и убивает друга Ахилла Антилоха . Мстя за него, Ахилл убивает Мемнона в поединке.
Между Ахиллом и Одиссеем возникает ссора, причём последний объявляет, что хитростью, а не доблестью можно взять Трою. Вскоре после этого Ахилл, при попытке пробиться в город через Скейские ворота, или, по другому сказанию, во время бракосочетания с Приамовой дочерью Поликсеной в храме Фимбрейского Аполлона, погибает от стрелы Париса, направленной богом. После похорон сына Фетида предлагает отдать его оружие в награду достойнейшему из греческих героев: избранным оказывается Одиссей ; его соперник, Аякс Теламонид, оскорбленный оказанным другому предпочтением, совершает самоубийство.
Эти утраты со стороны греков уравновешиваются невзгодами, которые затем постигают троянцев. Живший в греческом войске в качестве пленника Приамид Гелен объявляет, что Троя будет взята лишь в том случае, если будут привезены стрелы Геракла, которыми владел наследник Геракла Филоктет , и прибудет с о-ва Скироса молодой сын Ахилла. Особо снаряженные послы привозят с о-ва Лемноса Филоктета, с его луком и стрелами, и с о-ва Скироса - Неоптолема.
По разрушении Трои Агамемнон и Менелай, вопреки обычаю, вечером созывают опьяневших греков на собрание, на котором половина войска с Менелаем высказывается за немедленное отплытие на родину, другая же половина, с Агамемноном во главе, предпочитает остаться на время, чтобы умилостивить Афину, разгневанную святотатством Аякса Оилида, который во время взятия города изнасиловал Кассандру. Вследствие этого войско отплывает двумя партиями.
Аллегорическое библейское и философское толкование
Помимо исторического объяснения сказаний о Троянской войне, были попытки толковать Гомера аллегорически: взятие Трои признавалось не событием из истории древней Греции, а придуманной поэтом аллегорией на иные исторические события. К этой категории Гомеровских критиков относятся голландец Герард Крузе , видевший в гомеровской «Одиссее» символическую картину странствований еврейского народа во времена патриархов, до смерти Моисея , а в «Илиаде» - картину позднейших судеб того же народа, а именно, борьбы за Обетованную землю, причём Троя соответствует Иерихону , а Ахилл - Иисусу Навину . По воззрению бельгийца Хуго , Гомер был пророком, который хотел изобразить в своих поэмах падение Иерусалима при Навуходоносоре и Тите, причём в Ахилле символически представлена жизнь Христа, а в «Илиаде» - деяния апостолов; Одиссей соответствует апостолу Петру, Гектор - апостолу Павлу; Ифигения не что иное, как Jephtageneia (дочь Иевфая), Парис - фарисей и т. д.
С появлением «Prolegomena» Фр.-Авг. Вольфа в г. возникают новые приёмы в исследовании исторической основы эпоса, изучаются законы развития мифов, героических сказаний и народной поэзии, создаются основы исторической критики. Сюда относятся прежде всего труды филологов и мифологов Хейне, Кройзера, Макса Мюллера, К. О. Мюллера и др. (по воззрениям последнего, в мифах дается олицетворение природной, общественной, государственной и народной жизни; их содержание - древнейшая местная и племенная история Эллады, облеченная в форму личных событий и индивидуальных явлений).
Отнесение событий к истории других регионов
Напишите отзыв о статье "Троянская война"
Примечания
Литература
- Кравчук А. Троянская война: Миф и история = Wojna Trojanska. Mit i Historia, 1985 / Александр Кравчук / Пер. с польск. Д. С. Гальпериной; Послесл. Л. С. Клейна . .. - М .: Наука , Главная редакция восточной литературы, 1991. - 224 с. - (По следам исчезнувших культур Востока). - 30 000 экз. - ISBN 5-02-016589-1 . (обл.)
|
||||||||||||||||||||||||||||||||
|
||||||||||||||||||||||
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Троянская война
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.
Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.
Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.
Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Яблоко раздора
Однажды на горе Пелион справлялась свадьба героя Пелея, внука Зевса и
воспитанника кентавра Хирона, и его могучей возлюбленной, морской царицы Фетиды
- будущих родителей Ахилла. Все божественные покровители молодых людей собрались
на брачный пир, не была приглашена только вспыльчивая богиня раздора Эрида. И
она-то придумала, как отомстить за обиду. Взяв золотое яблоко из садов Гесперид,
на котором было написано только одно слово – «Прекраснейшей», она бросила его на
пиршественный стол. Но кто же из богинь имеет право на титул «Прекраснейшая»?
Гера, Афина и Афродита одновременно схватили яблоко и вступили в спор. Видя,
какой раздор начался среди богинь, Зевс приказал Гермесу лететь на гору Иду,
найти там юношу Париса, сына царя восточного города Трои Приама, который, по
предсказанию Оракула, должен разрешить этот спор.
Богини принялись искушать Париса: Гера – властью, Афина – воинскими победами и почестями, но золотое яблоко получила богиня любви Афродита, которая пообещала ему в жены самую красивую женщину мира – Елену Прекрасную, дочь Леды и Зевса. С ее помощью Парис коварно похитил Елену из собственного дома, где был гостеприимно принят царем Спарты Менелаем. Под покровом ночи на своем корабле Парис отвез ее в Трою, потому что легкомысленная Елена дала согласие на новый брак с полюбившимся ей красивым юношей. Менелай не стерпел обиды и поднял греков на войну с Троей.
Звездный атлас «Уранография» Яна Гевелия, 1690 год
Жертвоприношение Агамемнона
Микенский царь Менелай попросил своего брата Агамемнона возглавить греческое
войско, которое должно было отплыть в Малую Азию для осады Трои. Накануне
отплытия Агамемнон, как полагалось в те времена, захотел умилостивить небесных
царей: принести им богатые дары и совершить жертвоприношение. Он решил положить
на жертвенник свою юную дочь Ифигению. Ее несчастная
мать царица Клитемнестра, жрица богини Артемиды, со слезами бросилась к небесной
покровительнице. Артемида не позволила свершиться детоубийству. Она заменила
девушку на жертвеннике ланью, а Ифигению перенесла в далекую Тавриду – Крым.
После долгих лет жизни на чужбине ее нашел там брат Орест. А в Крыму в местечке Кастрополь, расположенном у самого моря, есть скала, напоминающая фигурку
стоящей у воды и вглядывающейся вдаль девушки, которую называют Ифигения. Так
появилось на небе созвездие Жертвенник.
Осада Трои
Итак, город в Малой Азии Троя стал яблоком раздора между его жителями и приплывшими сюда греками за женой царя Менелая прекрасной Еленой,
похищенной по наущению богини любви Афродиты юным Парисом. Яблоко раздора
изначально разъединило богинь, и вот в этой войне сама Афродита приняла сторону
троянцев, а Афина стала всячески помогать данайцам, то есть грекам. Впрочем, все
боги разбились на два лагеря, стараясь помочь своим любимцам. Началась
мучительная для обеих сторон война, так как боги были одинаково сильны. Она
длилась многие годы. Все ее участники сражались мужественно и совершили множество подвигов.
Трою в древности называли Илион, отсюда название «Илиада» эпической поэмы Гомера, описывающей затяжную осаду города и его гибель, а также взаимоотношения богов, которые участвовали в этой войне наравне с людьми. Как греки победили троянцев, рассказано в мифе, который связан с созвездием Змееносец, посвященным троянскому врачевателю, ученику бога медицины Асклепия, Лаокоону.
Хитроумный план Одиссея
Одиссей, принимавший участие в осаде Трои, желая скорее покончить с войной,
предложил грекам прибегнуть к военной хитрости. Его план был таков: нужно
построить гигантского коня, в котором спрячется отряд самых храбрых воинов.
Затем греки снимут лагерь, чтобы троянцы поверили: греки ушли на кораблях в открытое
море. Троянцы на радостях не заметят подвоха: коня в качестве трофея введут в
город, посчитав, что опасность миновала.
Однажды утром троянские стражи на крепостных стенах не обнаружили врагов, так долго осаждавших их хорошо укрепленный город. Лагерь был пуст, а вдалеке в море виднелись мачты отплывавших кораблей. Радости троянцев не было предела: все ворота Трои были открыты, и измученные долгой осадой люди высыпали за город. В греческом стане еще дымились угли ночных костров, а посредине красовался огромный деревянный конь, который из-за гигантских размеров, как подумали троянцы, не поместился на галере и был оставлен. Пастухи привели только что пойманного грека Синона, и тот заверил троянцев, что конь предназначен в дар богине Афине и может стать троянцам хорошей защитой, если они окажут ей почести. Коня ввели в город.
Но тут вперед выступил троянский врач, жрец бога Аполлона Лаокоон. «Не верьте данайцам, дары приносящим!» – пророчески воскликнул он и стал убеждать сограждан, что греки коварны и вряд ли они уплыли совсем, а конь – ловушка. Чтобы доказать свою правоту, он метнул в коня копье. Удар был так силен, что конь содрогнулся, и в его глубине отчетливо звякнуло оружие. Но Афина была начеку; она помутила рассудок троянцев, и те не услышали подозрительного бряцания и не поверили своему жрецу. Конь был введен в город и поставлен в центре у Акрополя. А из моря вдруг появились две огромные змеи, которые набросились на малолетних детей Лаокоона, резвившихся на берегу. Несчастный отец поспешил на помощь детям и мощными руками обхватил извивающихся чудовищ. Завязалась страшная борьба. Это была месть Афины: змеи душили Лаокоона и медленно убивали своим ядом.
Между тем коня на форуме увидела вещая Кассандра, дочь царя Трои Приама. Она пришла в ужас при виде этого чудища и стала убеждать троянцев немедленно увезти его в поле, потому что ей предвиделось: он принесет гибель городу. Но по велению богов люди не верили предсказаниям Кассандры, считая ее не провидицей, а сумасшедшей. Ночью же Синон открыл потайную дверцу в чреве коня и выпустил греческих воинов наружу. В городе мгновенно начались пожары. Их огонь с мачты корабля увидел Одиссей и приказал всем галерам срочно плыть к берегу. Греки не знали пощады: были перебиты все жители Трои, погиб и сам царь Приам, и все его сыновья, включая Париса. Троя была сожжена дотла.
Благодаря поэме Гомера осталась память об этом богатом городе. В настоящее время археологи раскопали Трою в Турции. Кстати, коварная красотка Елена вместе с мужем уплыла в Грецию. А на небе горят два созвездия – Змееносец и Змея.
ТРОЯНСКАЯ ВОЙНА, ГЕРОИ ТРОЯНСКОЙ ВОЙНЫ
Под стенами Трои воевало много великих героев. Ниже перечисляются главные военачальники с обеих сторон.
Греки:
Ахиллес Фтийсхий царевич Величайший греческий воин; убит Парисом
Агамемнон Царь Аргоса Верховный вождь: брат Менелая
Аякс (1) Салаыинский царевич Величайший воин, уступающий по славе только Ахиллесу
Аякс (2) Локрийский царевич Ловкий бегун и искусный копьеметатель
Калхас Пророк из Мегары Главный прорицатель греков
Диомед Аргосский царевич Отказался драться с Главком, узнав о дружеских отношениях их семей
Менелай Царь Спарты Муж Елены, супружеская измена которой послужила поводом к началу Троянской войны
Нестор Царь Пилоса Старейшина и хороший рассказчик
Одиссей Царь Итаки Главный греческий стратег; по его совету был построек Троянский конь
Троянцы и их союзники:
Эней Троянский царевич Сын Афродиты, родоначальник римлян
Главк Ликийский царевич Военачальник ликийцев; убит Аяксом (1)
Гектор Троянский царевич Величайший троянский воин; убит Ахиллесом
Парис Троянский царевич Увез Елену, спровоцировав войну
Приам Царь Трои Отец Гектора и Париса
Сарпедон Царь Ликии Внук Зевса; убит Патроклом
335
ТРОЯНСКИЙ КОНЬ (культура Греции)
Пустотелая гигантская модель лошади, построенная греками (по свидетельству некоторых источников — по совету Одиссея) на погибель троянцам. Коня поставили под стенами осажденной Трои, а греческие корабли инсценировали отплытие домой. Троянцы занесли сооружение в город, и под покровом темноты скрывавшиеся в чреве деревянной лошади греческие воины отворили соплеменникам ворота. Таким образом победа ахейцев и разрушение Трои были предрешены.
«ТРУДЫ И ДНИ» (культура Греции)
Поэма Гесиода (VIII—VII вв. до н. э.). Поэма является своего рода земледельческим трактатом и изобилует мифологическими образами. Труд начинается с обращения автора к своему брату, где он рассуждает о преимуществах разумного землепашества, подтверждая свои умозаключения многочисленными мифологическими примерами.
ТРЮМ (культура германцев)
Великан, укравший молот бога Тора. В качестве выкупа за молот Трюм хотел получить руку великой богини Фрейи. Тор принял обличье богини и отправился в страну великанов, Етунхейм. Во время свадебной церемонии «невесте» положили на колени молот (обычай скандинавских крестьян), Тор схватил его, перебил всех присутствовавших великанов, включая виновника торжества, Трюма, и вернулся в обитель богов, Асгард.
ТУ (культура Океании)
Маорийский бог войны, сын богини земли Папа и бога неба Ранги. Согласно маорийской легенде о сотворении мира, Ту подвергся нападению со стороны собственного брата, бога стихий, Таухири. Однако никто из других братьев не пришел Ту на помощь, и он с ними разругался. В отместку Ту стал выслеживать и убивать рыб и животных во владениях Тангароа и Тане и пожирать потомков Хаумиа и Ронго — дикие растения. Ту обладал колдовским знанием, позволившим ему управлять потомством братьев: погодой, животными, растениями и другими материальными предметами.
ТЬЯПАРА (культура Австралии)
Человек, ставший луной, согласно мифологии народа тиви, проживавшего на островах Мелвилл и Батерст.
ТЮР (культура германцев)
Скандинавский бог, один из небожителей, асов. Судя по всему, Тюр является более поздней персонификацией германского бога Тиваза и выступает в роли бога битвы. Тюр оказался единственным из богов, кто осмелился связать чудовищного волка Фенрира.
ТЯНЬ (культура Китая)
«Небо», божественное воплощение небесных сфер. Тянь считалось верховным божеством вплоть до 1050—221 гг. до н. э. Позднее его место занял Нефритовый император, правитель небес.
ХУГАРИТ (культура Ближнего Востока)
Древний город на северо-востоке Сирии, процветавший в период приблизительно с 1500 по 1200 г. до н. э. Во время раскопок, проводившихся на земле Ханаанской, было обнаружено множество табличек, проливающих свет на религию и мифологию древнего Угарита.
