Куприн Александр
На переломе
Первые впечатления. - Старички. - Прочная пуговица. - Что такое маслянка. - Грузов. - Ночь.
Эй, как тебя!.. Новичок… как твоя фамилия?
Буланин даже и не подозревал, что этот окрик относится к нему - до того он был оглушен новыми впечатлениями. Он только что пришел из приемной комнаты, где его мать упрашивала какого-то высокого военного в бакенбардах быть поснисходительнее на первых порах к ее Мишеньке. «Уж вы, пожалуйста, с ним не по всей строгости, - говорила она, гладя в то же время бессознательно голову сына, - он у меня такой нежный… такой впечатлительный… он совсем на других мальчиков не похож». При этом у нее было такое жалкое, просящее, совсем непривычное для Буланина лицо, а высокий военный только кланялся и призвякивал шпорами. По-видимому, он торопился уйти, но, в силу давнишней привычки, продолжал выслушивать с равнодушным и вежливым терпением эти излияния материнской заботливости…
Две длинные рекреационные залы младшего возраста были полны народа. Новички робко жались вдоль стен и сидели на подоконниках, одетые в самые разнообразные костюмы: тут были желтые, голубые и красные косоворотки-рубашки, матросские курточки с золотыми якорями, высокие до колен чулки и сапожки с лаковыми отворотами, пояса широкие кожаные и узкие позументные. «Старички» в серых каламянковых блузах, подпоясанных ремнями, и таких же панталонах сразу бросались в глаза и своим однообразным костюмом и в особенности развязными манерами. Они ходили по двое и по трое по зале, обнявшись, заломив истрепанные кепи на затылок; некоторые перекликались через всю залу, иные с криком гонялись друг за другом. Густая пыль поднималась с натертого мастикой паркета. Можно было подумать, что вся эта топочущая, кричащая и свистящая толпа нарочно старалась кого-то ошеломить своей возней и гамом.
Ты оглох, что ли? Как твоя фамилия, я тебя спрашиваю?
Буланин вздрогнул и поднял глаза. Перед ним, заложив руки в карманы панталон, стоял рослый воспитанник и рассматривал его сонным, скучающим взглядом.
Моя фамилия Буланин, - ответил новичок.
Очень рад. А у тебя гостинцы есть, Буланин?
Это, братец, скверно, что у тебя нет гостинцев. Пойдешь в отпуск принеси.
Хорошо, с удовольствием.
Но старичок не уходил. Он, по-видимому, скучал и искал развлечения. Внимание его привлекли большие металлические пуговицы, пришитые в два ряда на курточке Буланина.
Ишь ты, какие пуговицы у тебя ловкие, - сказал он, трогая одну из них пальцем.
О, это такие пуговицы… - суетливо обрадовался Буланин. - Их ни за что оторвать нельзя. Вот попробуй-ка!
Старичок захватил между своими двумя грязными Пальцами пуговицу и начал вертеть ее. Но пуговица не поддавалась. Курточка шилась дома, шилась на рост, в расчете нарядить в нее Васеньку, когда Мишеньке она станет мала. А пуговицы пришивала сама мать двойной провощенной ниткой.
Воспитанник оставил пуговицу, поглядел на свои пальцы, где от нажима острых краев остались синие рубцы, и сказал:
Крепкая пуговица!.. Эй, Базутка, - крикнул он пробегавшему мимо маленькому белокурому, розовому толстяку, - посмотри, какая у новичка пуговица здоровая!
Скоро вокруг Буланина, в углу между печкой и дверью, образовалась довольно густая толпа. Тотчас же установилась очередь. «Чур, я за Базуткой!» - крикнул чей-то голос, и тотчас же остальные загалдели: «А я за Миллером! А я за Утконосом! А я за тобой!» - и покамест один вертел пуговицу, другие уже протягивали руки и даже пощелкивали от нетерпения пальцами.
Но пуговица держалась по-прежнему крепко.
Позовите Грузова! - сказал кто-то из толпы.
Тотчас же другие закричали: «Грузов! Грузов!» Двое побежали его разыскивать.
Пришел Грузов, малый лет пятнадцати, с желтым, испитым, арестантским лицом, сидевший в первых двух классах уже четыре года, - один из первых силачей возраста. Он, собственно, не шел, а влачился, не поднимая ног от земли и при каждом шаге падая туловищем то в одну, то в другую сторону, точно плыл или катился на коньках. При этом он поминутно сплевывал сквозь зубы с какой-то особенной кучерской лихостью. Расталкивая кучку плечом, он спросил сиплым басом:
Что у вас тут, ребята?
Ему рассказали, в чем дело. Но, чувствуя себя героем минуты, он не торопился. Оглядев внимательно новичка с ног до головы, он буркнул:
Фамилия?..
Что? - спросил робко Буланин.
Дурак, как твоя фамилия?
Бу… Буланин…
А почему же не Савраскин? Ишь ты фамилия-то какая… лошадиная.
Кругом услужливо рассмеялись. Грузов продолжал:
А ты Буланка, пробовал когда-нибудь маслянки?
Н… нет… не пробовал.
Как? Ни разу не пробовал?
Ни разу…
Вот так штука! Хочешь, я тебя угощу?
И, не дожидаясь ответа Буланина, Грузов нагнул его голову вниз и очень больно и быстро ударил по ней сначала концом большого пальца, а потом дробно костяшками всех остальных, сжатых в кулак.
Вот тебе маслянка, и другая, и третья?.. Ну что, Буланка, вкусно? Может быть, еще хочешь?
Старички радостно гоготали: «Уж этот Грузов! Отчаянный!.. Здорово новичка маслянками накормил».
Буланин тоже силился улыбнуться, хотя от трех маслянок ему было так больно, что невольно слезы выступили на глазах. Грузову объяснили, зачем его звали. Он самоуверенно взялся за пуговицу и стал ее с ожесточением крутить. Однако, несмотря на то, что он прилагал все большие и большие усилия, пуговица продолжала упорно держаться на своем месте. Тогда, из боязни уронить свой авторитет перед «малышами», весь красный от натуги, он уперся одной рукой в грудь Буланина, а другой изо всех сил рванул пуговицу к себе. Пуговица отлетела с мясом, но толчок был так быстр и внезапен, что Буланин сразу сел на пол. На этот раз никто не рассмеялся. Может быть, у каждого мелькнула в это мгновение мысль, что и он когда-то был новичком, в такой же курточке, сшитой дома любимыми руками.
Буланин поднялся на ноги. Как он ни старался удержаться, слезы все-таки же покатились из его глаз, и он, закрыв лицо руками, прижался к печке.
Эх ты, рева-корова! - произнес Грузов презрительно, стукнул новичка ладонью по затылку, бросил ему пуговицу в лицо и ушел своей разгильдяйской походкой.
Скоро Буланин остался один. Он продолжал плакать. Кроме боли и незаслуженной обиды, какое-то странное, сложное чувство терзало его маленькое сердце, - чувство, похожее на то, как будто бы он сам только что совершил какой-то нехороший, непоправимый, глупый поступок. Но в этом чувстве он покамест разобраться не мог.
МАЛЬЧИКИ-КАДЕТЫ ЦАРСКОЙ РОССИИ
Блестяще написанная автобиографическая повесть Александра Куприна «На переломе (Кадеты)» оставила, между тем, весьма тягостное впечатление, так как в ней рассказано о событиях безрадостных и печальных. Мальчика, воспитанного в благополучной семье, очень доброго, домашнего, ранимого, привыкшего доверять людям, отдают на учёбу в кадетский корпус (военную гимназию) – суровое учебное заведение, где царят дикие порядки и законы. Вот тогда-то и происходит крутой перелом в его жизни. Под воздействием обстоятельств Миша Буланин постепенно превращается в злого, отчаянного, затравленного подростка, жизнь которого безжалостно изломана жестокими взаимоотношениями среди кадетов.
Кадетский корпус ничуть не похож на Пушкинский лицей. Здесь царит настоящая «дедовщина», как сказали бы в наше время. Старшие воспитанники издеваются над младшими, отбирают у них гостинцы, всячески унижают, бьют, могут даже покалечить за «фискальство». В заведении царит культ физической силы. Воспитателям и учителям дела нет до того, чем занимаются кадеты в свободное время. У мальчишек нет ни книг, ни развлечений, поэтому подросткам скучно, тоскливо, они не знают, чем себя занять, и придумывают дикие забавы. Многие учителя – с большими странностями или же пьют, как сапожники. Кадеты их ненавидят, боятся и откровенно смеются. Я удивилась, как после подобных учебных заведений юноши могли становиться блестящими офицерами царской армии, людьми долга и чести? (Впрочем, в повести «Поединок» Куприн рассказал и об изнанке офицерской армейской жизни).
За любую провинность кадетов наказывали: оставляли без отпуска, лишали завтраков и обедов, сажали в карцер, а в исключительных случаях и секли. Словом, детей лишали детства.
Мне показалось очень интересным то, как Куприн описал подробности быта в военной гимназии – до мельчайших деталей. Он рассказал, что кадеты делились на группы в соответствии со своим поведением. Там были «форсилы», «забывалы», «отчаянные», «силачи», «зубрилы», «солидные» и прочие. Хуже всего приходилось тихоням и слабеньким.
Очень пронзительно описаны автором злоключения и беды Миши Буланина. Сколько слёз он пролил, сколько потрясений пережил, а история с «волшебным фонарём» привела к настоящей катастрофе: попав «в рабство» к силачу Грузову, он часто оставался без еды, потерял вкус к жизни, перестал учиться. Куприн писал, что Буланину выпало много-много «колотушек, голодных дней, невыплаканных слёз… пока он сам не огрубел и не сделался равноправным человеком в этом буйном мире».
При чтении я часто ловила себя на том, что смахиваю слезу, когда, например, у Миши вырывают узелок с гостинцами, отбирают «волшебный фонарь», обрекают мальчика на «казнь» - телесное наказание розгами. Словом, шок от этой повести я получила по полной программе. Но всё-таки советую её почитать тем, кто взахлёб хвалит жизнь в царской России. И сравнить с нашим многосерийным фильмом «Кадетство»…
Любимые рассказы Кощея Ёжковича.
Александр Иванович Куприн
(1870 - 1938 гг.)
На переломе . (Кадеты) .
ОТРЫВОК.
Первые впечатления.
Эй, как тебя!.. Новичок... как твоя фамилия?
Буланин даже и не подозревал, что этот окрик относится к нему - до того он был оглушен новыми впечатлениями. Он только что пришел из приемной комнаты, где его мать упрашивала какого-то высокого военного в бакенбардах быть поснисходительнее на первых порах к ее Мишеньке. "Уж вы, пожалуйста, с ним не по всей строгости, - говорила она, гладя в то же время бессознательно голову сына, - он у меня такой нежный... такой впечатлительный... он совсем на других мальчиков не похож". При этом у нее было такое жалкое, просящее, совсем непривычное для Буланина лицо, а высокий военный только кланялся и призвякивал шпорами. По-видимому, он торопился уйти, но, в силу давнишней привычки, продолжал выслушивать с равнодушным и вежливым терпением эти излияния материнской заботливости...
Две длинные рекреационные залы младшего возраста были полны народа. Новички робко жались вдоль стен и сидели на подоконниках, одетые в самые разнообразные костюмы: тут были желтые, голубые и красные косоворотки-рубашки, матросские курточки с золотыми якорями, высокие до колен чулки и сапожки с лаковыми отворотами, пояса широкие кожаные и узкие позументные. "Старички" в серых каламянковых блузах, подпоясанных ремнями, и таких же панталонах сразу бросались в глаза и своим однообразным костюмом и в особенности развязными манерами. Они ходили по двое и по трое по зале, обнявшись, заломив истрепанные кепи на затылок; некоторые перекликались через всю залу, иные с криком гонялись друг за другом. Густая пыль поднималась с натертого мастикой паркета. Можно было подумать, что вся эта топочущая, кричащая и свистящая толпа нарочно старалась кого-то ошеломить своей возней и гамом.
Ты оглох, что ли? Как твоя фамилия, я тебя спрашиваю?
Буланин вздрогнул и поднял глаза. Перед ним, заложив руки в карманы панталон, стоял рослый воспитанник и рассматривал его сонным, скучающим взглядом.
- Моя фамилия Буланин, - ответил новичок.
- Очень рад. А у тебя гостинцы есть, Буланин?
- Нет...
- Это, братец, скверно, что у тебя нет гостинцев. Пойдешь в отпуск принеси.
- Хорошо, я принесу.
- И со мной поделись... Ладно?..
- Хорошо, с удовольствием.
Но старичок не уходил. Он, по-видимому, скучал и искал развлечения. Внимание его привлекли большие металлические пуговицы, пришитые в два ряда на курточке Буланина.
- Ишь ты, какие пуговицы у тебя ловкие, - сказал он, трогая одну из них пальцем.
- О, это такие пуговицы... - суетливо обрадовался Буланин. - Их ни за что оторвать нельзя. Вот попробуй-ка!
Старичок захватил между своими двумя грязными Пальцами пуговицу и начал вертеть ее. Но пуговица не поддавалась. Курточка шилась дома, шилась на рост, в расчете нарядить в нее Васеньку, когда Мишеньке она станет мала. А пуговицы пришивала сама мать двойной провощенной ниткой.
Воспитанник оставил пуговицу, поглядел на свои пальцы, где от нажима острых краев остались синие рубцы, и сказал:
- Крепкая пуговица!.. Эй, Базутка, - крикнул он пробегавшему мимо маленькому белокурому, розовому толстяку, - посмотри, какая у новичка пуговица здоровая!
Скоро вокруг Буланина, в углу между печкой и дверью, образовалась довольно густая толпа. Тотчас же установилась очередь. "Чур, я за Базуткой!" - крикнул чей-то голос, и тотчас же остальные загалдели: "А я за Миллером! А я за Утконосом! А я за тобой!" - и покамест один вертел пуговицу, другие уже протягивали руки и даже пощелкивали от нетерпения пальцами.
Но пуговица держалась по-прежнему крепко.
- Позовите Грузова! - сказал кто-то из толпы.
Тотчас же другие закричали: "Грузов! Грузов!" Двое побежали его разыскивать.
Пришел Грузов, малый лет пятнадцати, с желтым, испитым, арестантским лицом, сидевший в первых двух классах уже четыре года, - один из первых силачей возраста. Он, собственно, не шел, а влачился, не поднимая ног от земли и при каждом шаге падая туловищем то в одну, то в другую сторону, точно плыл или катился на коньках. При этом он поминутно сплевывал сквозь зубы с какой-то особенной кучерской лихостью. Расталкивая кучку плечом, он спросил сиплым басом:
- Что у вас тут, ребята?
Ему рассказали, в чем дело. Но, чувствуя себя героем минуты, он не торопился. Оглядев внимательно новичка с ног до головы, он буркнул:
- Фамилия?..
- Что? - спросил робко Буланин.
- Дурак, как твоя фамилия?
- Бу... Буланин...
- А почему же не Савраскин? Ишь ты фамилия-то какая... лошадиная.
Кругом услужливо рассмеялись. Грузов продолжал:
- А ты Буланка, пробовал когда-нибудь маслянки?
- Н... нет... не пробовал.
- Как? Ни разу не пробовал?
- Ни разу...
- Вот так штука! Хочешь, я тебя угощу?
И, не дожидаясь ответа Буланина, Грузов нагнул его голову вниз и очень больно и быстро ударил по ней сначала концом большого пальца, а потом дробно костяшками всех остальных, сжатых в кулак.
- Вот тебе маслянка, и другая, и третья?.. Ну что, Буланка, вкусно? Может быть, еще хочешь?
Старички радостно гоготали: "Уж этот Грузов! Отчаянный!.. Здорово новичка маслянками накормил".
Буланин тоже силился улыбнуться, хотя от трех маслянок ему было так больно, что невольно слезы выступили на глазах. Грузову объяснили, зачем его звали. Он самоуверенно взялся за пуговицу и стал ее с ожесточением крутить. Однако, несмотря на то, что он прилагал все большие и большие усилия, пуговица продолжала упорно держаться на своем месте. Тогда, из боязни уронить свой авторитет перед "малышами", весь красный от натуги, он уперся одной рукой в грудь Буланина, а другой изо всех сил рванул пуговицу к себе. Пуговица отлетела с мясом, но толчок был так быстр и внезапен, что Буланин сразу сел на пол. На этот раз никто не рассмеялся. Может быть, у каждого мелькнула в это мгновение мысль, что и он когда-то был новичком, в такой же курточке, сшитой дома любимыми руками.
Буланин поднялся на ноги. Как он ни старался удержаться, слезы все-таки же покатились из его глаз, и он, закрыв лицо руками, прижался к печке.
- Эх ты, рева-корова! - произнес Грузов презрительно, стукнул новичка ладонью по затылку, бросил ему пуговицу в лицо и ушел своей разгильдяйской походкой.
Скоро Буланин остался один. Он продолжал плакать. Кроме боли и незаслуженной обиды, какое-то странное, сложное чувство терзало его маленькое сердце, - чувство, похожее на то, как будто бы он сам только что совершил какой-то нехороший, непоправимый, глупый поступок. Но в этом чувстве он покамест разобраться не мог.
Страшно медленно, скучно и тяжело, точно длинный сон, тянулся для Буланина этот первый день гимназической жизни. Были минуты, когда ему начинало казаться, что не пять или шесть часов, а по крайней мере полмесяца прошло с того грустного момента, как он вместе с матерью взбирался по широким каменным ступеням парадного крыльца и с трепетом вступил в огромные стеклянные двери, на которых медь блестела с холодной и внушительной яркостью...
Одинокий, точно забытый всем светом, мальчик рассматривал окружавшую его казенную обстановку. Две длинные залы - рекреационная и чайная (они разделялись аркой) - были выкрашены снизу до высоты человеческого роста коричневой масляной краской, а выше - розовой известкой. По левую сторону рекреационной залы тянулись окна, полузаделанные решетками, а по правую стеклянные двери, ведущие в классы; простенки между дверьми и окнами были заняты раскрашенными картинами из отечественной истории и рисунками разных зверей, а в дальнем углу лампада теплилась перед огромным образом св. Александра Невского, к которому вели три обитые красным сукном ступеньки. Вокруг стен чайной залы стояли черные столы и скамейки; их сдвигали в один общий стол к чаю и завтраку. По стенам тоже висели картины, изображавшие геройские подвиги русских воинов, но висели настолько высоко, что, даже ставши на стол, нельзя было рассмотреть, что под ними подписано... Вдоль обеих зал, как раз посреди их, висел длинный ряд опускных ламп с абажурами и медными шарами для противовеса...
Наскучив бродить вдоль этих бесконечно-длинных зал, Буланин вышел на плац - большую квадратную лужайку, окруженную с двух сторон валом, а с двух других - сплошной стеной желтой акации. На плацу старички играли в лапту, другие ходили обнявшись, третьи с вала бросали камни в зеленый от тины пруд, лежавший глаголем шагах в пятидесяти за линией валов; к пруду гимназистам ходить не позволялось, и чтобы следить за этим - на валу во время прогулки торчал дежурный дядька.
Все эти впечатления резкими, неизгладимыми чертами запали в память Буланина. Сколько раз потом, за все семь лет гимназической жизни, видел он и эти коричневые с розовым стены, и плац с чахлой травой, вытоптанной многочисленными ногами, и длинные, узкие коридоры, и чугунную лестницу, - и так привык к ним, что они сделались как бы частью его самого... Но впечатления первого дня все-таки не умирали в его душе, и он всегда мог вызвать чрезвычайно живо перед своими глазами тогдашний вид всех этих предметов, вид, совсем отличный от их настоящего вида, гораздо более яркий, свежий и как будто бы наивный.
Вечером Буланину, вместе с прочими новичками, дали в каменной кружке мутного сладкого чаю и половину французской булки. Но булка оказалась кислой на вкус, а чай отдавал рыбой. После чая дядька показал Буланину его кровать.
Спальня младшего возраста долго не могла угомониться. Старички в одних рубашках перебегали с кровати на кровать, слышался хохот, шум возни, звонкие удары ладонью по голому телу. Только через час стал затихать этот кавардак и умолк сердитый голос воспитателя, окликавшего шалунов по фамилиям.
Когда же шум совершенно прекратился, когда отовсюду послышалось глубокое дыхание спящих, прерываемое изредка сонным бредом, Буланину сделалось невыразимо тяжело. Все, что на время забылось им, что заволоклось новыми впечатлениями, - все это вдруг припомнилось ему с беспощадной ясностью: дом, сестры, брат, друг детских игр - кухаркин племянник Савка и, наконец, это дорогое, близкое лицо, которое сегодня в приемной казалось таким просящим.
Тонкая, глубокая нежность и какая-то болезненная жалость к матери переполнила сердце Буланина. Ему припомнились все те случаи, когда он бывал с нею недостаточно нежен, непочтителен, порою даже груб. И ему представлялось, что если бы теперь, каким-нибудь волшебством, увиделся он с матерью, то он сумел бы собрать в своей душе такой запас любви, благодарности и ласки, что его хватило бы на многие и многие годы одиночества. В его разгоряченном, взволнованном и подавленном уме лицо матери представлялось таким бледным и болезненным, гимназия - таким неуютным и суровым местом, а он сам - таким несчастным, заброшенным мальчиком, что Буланин, прижавшись крепко ртом к подушке, заплакал жгучими, отчаянными слезами, от которых вздрагивала его узкая железная кровать, а в горле стоял какой-то сухой колючий клубок... Он вспомнил также сегодняшнюю историю с пуговицей и покраснел, несмотря на темноту. "Бедная мама! Как старательно пришивала она эти пуговицы, откусывая концы нитки зубами. С какою гордостью во время примерки любовалась она этой курточкой, обдергивая ее со всех сторон..." Буланин почувствовал, что он совершил сегодня утром против нее нехороший, низкий и трусливый поступок, когда предлагал старичкам оторвать пуговицу. Рассказы Кощея
Куприн Александр
На переломе (Кадеты)
Александр Куприн
На переломе (Кадеты)
I. Первые впечатления. - Старички. - Прочная пуговица.
Что такое маслянка. - Грузов. - Ночь.
II. Заря. - Умывалка. - Петух и его речь. - Учитель русского языка
и его странности. - Четуха. - Одежда. - Цыпки.
III. Суббота. - Волшебный фонарь. - Бринкен торгуется. - Мена.
Покупка. - Козел. - Дальнейшая история фонаря. - Отпуск.
IV. Триумф Буланина. - Герои гимназии. - Пари. - Мальчишка-сапожник.
Честь. - Опять герои. - Фотография. - Уныние. - Несколько нежных
сцен. - На шарап! - Куча мала! - Возмездие. - Попрошайки.
V. Нравственная характеристика. - Педагогика и собственный мир
Имущество и живот. - Что значит дружиться и делиться. - Форсилы.
Забывалы. - Отчаянные. - Триумвират. - Солидные. - Силачи.
VI. Фискалы. - Письмо Буланина. - Дядя Вася. - Его рассказы и пародии
на них. - Блинчики дяди Васи. - Сысоев и Квадратулов. - Заговор.
Сысоева "накрывают". - Зубрилы. - Рыбаки. - Еще об угнетаемых.
VII. Военные гимназии. - Кадетские корпуса. - Фиников. - "Иван Иваныч".
Труханов. - Рябков. - Дни рабства. - Катастрофа.
Первые впечатления. - Старички. - Прочная пуговица. - Что такое маслянка. - Грузов. - Ночь.
Эй, как тебя!.. Новичок... как твоя фамилия?
Буланин даже и не подозревал, что этот окрик относится к нему - до того он был оглушен новыми впечатлениями. Он только что пришел из приемной комнаты, где его мать упрашивала какого-то высокого военного в бакенбардах быть поснисходительнее на первых порах к ее Мишеньке. "Уж вы, пожалуйста, с ним не по всей строгости, - говорила она, гладя в то же время бессознательно голову сына, - он у меня такой нежный... такой впечатлительный... он совсем на других мальчиков не похож". При этом у нее было такое жалкое, просящее, совсем непривычное для Буланина лицо, а высокий военный только кланялся и призвякивал шпорами. По-видимому, он торопился уйти, но, в силу давнишней привычки, продолжал выслушивать с равнодушным и вежливым терпением эти излияния материнской заботливости...
Две длинные рекреационные залы младшего возраста были полны народа. Новички робко жались вдоль стен и сидели на подоконниках, одетые в самые разнообразные костюмы: тут были желтые, голубые и красные косоворотки-рубашки, матросские курточки с золотыми якорями, высокие до колен чулки и сапожки с лаковыми отворотами, пояса широкие кожаные и узкие позументные. "Старички" в серых каламянковых блузах, подпоясанных ремнями, и таких же панталонах сразу бросались в глаза и своим однообразным костюмом и в особенности развязными манерами. Они ходили по двое и по трое по зале, обнявшись, заломив истрепанные кепи на затылок; некоторые перекликались через всю залу, иные с криком гонялись друг за другом. Густая пыль поднималась с натертого мастикой паркета. Можно было подумать, что вся эта топочущая, кричащая и свистящая толпа нарочно старалась кого-то ошеломить своей возней и гамом.
Ты оглох, что ли? Как твоя фамилия, я тебя спрашиваю?
Буланин вздрогнул и поднял глаза. Перед ним, заложив руки в карманы панталон, стоял рослый воспитанник и рассматривал его сонным, скучающим взглядом.
Моя фамилия Буланин, - ответил новичок.
Очень рад. А у тебя гостинцы есть, Буланин?
Это, братец, скверно, что у тебя нет гостинцев. Пойдешь в отпуск принеси.
Хорошо, с удовольствием.
Но старичок не уходил. Он, по-видимому, скучал и искал развлечения. Внимание его привлекли большие металлические пуговицы, пришитые в два ряда на курточке Буланина.
Ишь ты, какие пуговицы у тебя ловкие, - сказал он, трогая одну из них пальцем.
О, это такие пуговицы... - суетливо обрадовался Буланин. - Их ни за что оторвать нельзя. Вот попробуй-ка!
Старичок захватил между своими двумя грязными Пальцами пуговицу и начал вертеть ее. Но пуговица не поддавалась. Курточка шилась дома, шилась на рост, в расчете нарядить в нее Васеньку, когда Мишеньке она станет мала. А пуговицы пришивала сама мать двойной провощенной ниткой.
Воспитанник оставил пуговицу, поглядел на свои пальцы, где от нажима острых краев остались синие рубцы, и сказал:
Крепкая пуговица!.. Эй, Базутка, - крикнул он пробегавшему мимо маленькому белокурому, розовому толстяку, - посмотри, какая у новичка пуговица здоровая!
Скоро вокруг Буланина, в углу между печкой и дверью, образовалась довольно густая толпа. Тотчас же установилась очередь. "Чур, я за Базуткой!" - крикнул чей-то голос, и тотчас же остальные загалдели: "А я за Миллером! А я за Утконосом! А я за тобой!" - и покамест один вертел пуговицу, другие уже протягивали руки и даже пощелкивали от нетерпения пальцами.
Миша Буланин, ребенок выросший в замечательном доме, отличался хорошими манерами и доверчивым характером.
Родители решили отправить мальчика на учебу в кадетскую школу, в которой негласно были установлены жестокие и варварские правила.
Миша столкнулся с диким проявлением внеуставных отношений между учащимися. Младших кадетов безжалостно унижали старшие воспитанники: забирали еду, применяли физическую силу, заставляли выполнять дикие желания. Ученики были разделены на кланы (силачи, зубрилы, солидные, тихони) и, конечно же, слабым и беззащитным доставалось больше всего.
Преподаватели училища равнодушно взирали на происходящее и не предпринимали никаких мер к обидчикам младших. Руководство школы также применяло к учащимся различные виды жутких наказаний (карцер, лишение питания, порка розгами).
Добродушный мальчик тяжело переживал период учебы в гимназии, много плакал, часто голодал, потерял интерес к учебе.
В конечном итоге Миша подрос, огрубел и оказался принятым в общество сильных.
Несмотря на царящие в кадетском корпусе несправедливость и жестокость, автор делает акцент на том, что после окончания училища выпускники становились блестящими военными, верно отдавая свой долг родине.
Картинка или рисунок На переломе (кадеты)
Другие пересказы для читательского дневника
- Краткое содержание Платонов Чевенгур
История начинается с Захар Павловича, который по воли судьбы остался в своей деревни один, остальные же бежали из неё от голода. Захар Павлович отличался отменным умением запросто чинить и восстанавливать любые вещи
- Краткое содержание Быков Знак беды
Повесть начинается со знакомства семейства Богатька. У Степаниды и Петрока есть сын, который проходит службу. Дочь же учится в Минске в медицинском институте. Но, неожиданно для всех наступает война, где фашисты пришли и в их края
- Краткое содержание Пушкин Пир во время чумы
Проходит праздничная трапеза. За столом сидят люди и пируют. Один с них обращается к председателю и говорит об их друге Джексоне. Джексон ранее также сидел и пировал за этим столом, но теперь его стул пуст. Джексон умер
- Краткое содержание Пушкин Дубровский кратко и по главам
1832 год. Россия. Александр Сергеевич Пушкин пишет свое бессмертное творение «Дубровский». Суть сюжета классического текста в том, что вследствие ссоры двух представителей поместного дворянства Кирилы Троекурова и Андрея Дубровского имение
- Краткое содержание Тургенев Дым
На заграничном курорте Григорий Литвинов встречает свою первую любовь. Когда-то она, соблазнившись богатством и положением, предала его. Теперь Ирина жалеет… и разрушает его отношения с Татьяной. Литвинов бежит в Россию.
В самом конце августа завершается кадетское отрочество Алёши Александрова. Теперь он будет учиться в Третьем юнкерском имени императора Александра II пехотном училище. Ещё утром он наносит визит Синельниковым, но наедине с Юленькой ему удаётся остаться не больше минуты.
Всегда на первом плане, всегда на главном месте она; непостижимая, недосягаемая, несравненная, единственная, восхитительная, головокружительная - Юлия.
Девушка предлагает Алёше забыть летние дачные глупости: оба они теперь стали взрослыми.
В здании училища Алёша появляется с грустью и смутой на душе. Правда, ему льстит, что он уже «фараон», как называли первокурсников второкурсники «обер-офицеры». Александровских юнкеров любят в Москве и гордятся ими. Училище неизменно участвует во всех торжественных церемониях. Алеша долго ещё будет вспоминать пышную встречу Александра III осенью 1888 г., когда царская семья проследовала вдоль строя на расстоянии нескольких шагов и «фараон» вполне вкусил сладкий, острый восторг любви к монарху.
Однако во время учёбы на головы юношей сыпятся и лишние дневальства, и отмена отпуска, и арест. Юнкеров любят, но в училище «греют» нещадно взводный, курсовой офицер и командир четвёртой роты капитан Фофанов, прозванный Дроздом. Ежедневные упражнения с тяжёлой пехотной берданкой и муштра могли бы вызвать отвращение к службе, если бы не терпение и суровое участие всех «разогревателей».
Не существует в училище и помыкания младшими, обычного для петербургских училищ. Здесь господствует атмосфера рыцарской военной демократии, сурового, но заботливого товарищества. Все, что касается службы, не допускает послаблений даже среди приятелей, зато вне этого предписывается дружеское обращение на «ты».
После присяги Дрозд напоминает, что теперь они солдаты и за проступок будут отправлены не к маменьке, а рядовыми в пехотный полк. И всё же не изжитое до конца мальчишество заставляет молодых юнкеров давать всему окружающему свои названия. Первая роту называют «жеребцы», вторая - «звери», третья - «мазочки» и четвёртая (Алёшина) - «блохи».
Каждый командир, кроме второго курсового офицера Белова, тоже имеет прозвище. С Балканской войны Белов привёз жену-болгарку неописуемой красоты, перед которой преклонялись все юнкера, отчего и личность её мужа считается неприкосновенной. Зато Дубышкин называется Пуп, командир первой роты - Хухрик, а командир батальона - Берди-Паша. Всех офицеров юнкера нещадно травят, что считается признаком молодечества.
Однако жизнь восемнадцати-двадцатилетних юношей не могут целиком поглотить интересы службы. Александров живо переживает крушение своей первой любви, но так же живо интересуется младшими сёстрами Синельниковыми. На декабрьском балу Ольга Синельникова сообщает Алёше о помолвке Юленьки. Шокированный Александров отвечает, что ему это безразлично. Он давно любит Ольгу и посвятит ей свой первый рассказ, который скоро опубликуют «Вечерние досуги».
Этот его писательский дебют действительно происходит, но на вечерней перекличке Дрозд назначает ему трое суток карцера за публикацию без санкции начальства. В камеру Александров берёт толстовских «Казаков» и, когда Дрозд интересуется, знает ли юное дарование, за что наказан, бодро отвечает: «За написание глупого и пошлого сочинения».
Увы, неприятности этим не заканчиваются. В посвящении обнаруживается роковая ошибка: вместо «О» стоит «Ю» (такова сила первой любви!). Вскоре автор получает от Ольги письмо: «По некоторым причинам я вряд ли смогу когда-нибудь увидеться с Вами, а потому прощайте».
Стыду и отчаянию юнкера нет предела, но время врачует все раны. Александров попадает на бал в Екатерининском институте. Это не входит в его рождественские планы, но Дрозд пресекает все Алёшины рассуждения. Долгие годы будет вспоминать Александров блестящий подъезд старинного дома, мраморные лестницы, светлые залы и воспитанниц в парадных платьях с бальным декольте.
На балу Алёша встречает Зиночку Белышеву, от одного присутствия которой светлеет и блестит смехом сам воздух. Между ними возникает настоящая и взаимная любовь. Кроме бесспорной красоты, Зиночка обладает чем-то более ценным и редким.
Александров признаётся Зиночке в любви и просит подождать его три года. Через три месяца он кончает училище, и до поступления в Академию генерального штаба будет служить ещё два года. Затем он выдержит экзамен и будет просить её руки. Подпоручик получает сорок три рубля в месяц, и он не позволит себе предложить ей жалкую судьбу провинциальной полковой дамы. Зиночка обещает подождать.
Истинная любовь, она, как золото, никогда не ржавеет и не окисляется.
С той поры Александров старается получить самый высокий балл. С девятью баллами можно выбрать для прохождения службы подходящий полк. Ему же не хватает до девятки каких-то трёх десятых из-за шестёрки по военной фортификации.
Но вот все препятствия преодолены, Александров получает девять баллов и право выбрать первое место службы. Когда Берди-Паша называет его фамилию, юнкер не глядя тыкает пальцем в список и натыкается на никому не ведомый Ундомский пехотный полк.
И вот надета новенькая офицерская форма, и начальник училища генерал Анчутин напутствует своих питомцев. Обычно в полку не менее семидесяти пяти офицеров, а в таком большом обществе неизбежна сплетня, разъедающая это общество.
Закончив напутствие, Генерал прощается с новоиспечёнными офицерами. Те кланяются ему, и генерал Анчутин остаётся «навсегда в их умах с такой твёрдостью, как будто он вырезан алмазом по сердолику».
Впервые повесть была опубликована в газете «Жизнь и искусство» в 1900 году под названием «На первых порах» с подзаголовком «Очерки военно-гимназического быта». Под названием «Кадеты» с незначительными изменениями опубликована в 1906 году в журнале «Нива».
Повесть автобиографична, в ней дана характеристика нравов, царивших во втором Московском кадетском корпусе во время обучения в нем Куприна.
Куприн Александр
На переломе
Первые впечатления. - Старички. - Прочная пуговица. - Что такое маслянка. - Грузов. - Ночь.
Эй, как тебя!.. Новичок… как твоя фамилия?
Буланин даже и не подозревал, что этот окрик относится к нему - до того он был оглушен новыми впечатлениями. Он только что пришел из приемной комнаты, где его мать упрашивала какого-то высокого военного в бакенбардах быть поснисходительнее на первых порах к ее Мишеньке. «Уж вы, пожалуйста, с ним не по всей строгости, - говорила она, гладя в то же время бессознательно голову сына, - он у меня такой нежный… такой впечатлительный… он совсем на других мальчиков не похож». При этом у нее было такое жалкое, просящее, совсем непривычное для Буланина лицо, а высокий военный только кланялся и призвякивал шпорами. По-видимому, он торопился уйти, но, в силу давнишней привычки, продолжал выслушивать с равнодушным и вежливым терпением эти излияния материнской заботливости…
Две длинные рекреационные залы младшего возраста были полны народа. Новички робко жались вдоль стен и сидели на подоконниках, одетые в самые разнообразные костюмы: тут были желтые, голубые и красные косоворотки-рубашки, матросские курточки с золотыми якорями, высокие до колен чулки и сапожки с лаковыми отворотами, пояса широкие кожаные и узкие позументные. «Старички» в серых каламянковых блузах, подпоясанных ремнями, и таких же панталонах сразу бросались в глаза и своим однообразным костюмом и в особенности развязными манерами. Они ходили по двое и по трое по зале, обнявшись, заломив истрепанные кепи на затылок; некоторые перекликались через всю залу, иные с криком гонялись друг за другом. Густая пыль поднималась с натертого мастикой паркета. Можно было подумать, что вся эта топочущая, кричащая и свистящая толпа нарочно старалась кого-то ошеломить своей возней и гамом.
Ты оглох, что ли? Как твоя фамилия, я тебя спрашиваю?
Буланин вздрогнул и поднял глаза. Перед ним, заложив руки в карманы панталон, стоял рослый воспитанник и рассматривал его сонным, скучающим взглядом.
Моя фамилия Буланин, - ответил новичок.
Очень рад. А у тебя гостинцы есть, Буланин?
Это, братец, скверно, что у тебя нет гостинцев. Пойдешь в отпуск принеси.
Хорошо, с удовольствием.
Но старичок не уходил. Он, по-видимому, скучал и искал развлечения. Внимание его привлекли большие металлические пуговицы, пришитые в два ряда на курточке Буланина.
Ишь ты, какие пуговицы у тебя ловкие, - сказал он, трогая одну из них пальцем.
О, это такие пуговицы… - суетливо обрадовался Буланин. - Их ни за что оторвать нельзя. Вот попробуй-ка!
Старичок захватил между своими двумя грязными Пальцами пуговицу и начал вертеть ее. Но пуговица не поддавалась. Курточка шилась дома, шилась на рост, в расчете нарядить в нее Васеньку, когда Мишеньке она станет мала. А пуговицы пришивала сама мать двойной провощенной ниткой.
Воспитанник оставил пуговицу, поглядел на свои пальцы, где от нажима острых краев остались синие рубцы, и сказал:
Крепкая пуговица!.. Эй, Базутка, - крикнул он пробегавшему мимо маленькому белокурому, розовому толстяку, - посмотри, какая у новичка пуговица здоровая!
Скоро вокруг Буланина, в углу между печкой и дверью, образовалась довольно густая толпа. Тотчас же установилась очередь. «Чур, я за Базуткой!» - крикнул чей-то голос, и тотчас же остальные загалдели: «А я за Миллером! А я за Утконосом! А я за тобой!» - и покамест один вертел пуговицу, другие уже протягивали руки и даже пощелкивали от нетерпения пальцами.
Но пуговица держалась по-прежнему крепко.
Позовите Грузова! - сказал кто-то из толпы.
Тотчас же другие закричали: «Грузов! Грузов!» Двое побежали его разыскивать.
Пришел Грузов, малый лет пятнадцати, с желтым, испитым, арестантским лицом, сидевший в первых двух классах уже четыре года, - один из первых силачей возраста. Он, собственно, не шел, а влачился, не поднимая ног от земли и при каждом шаге падая туловищем то в одну, то в другую сторону, точно плыл или катился на коньках. При этом он поминутно сплевывал сквозь зубы с какой-то особенной кучерской лихостью. Расталкивая кучку плечом, он спросил сиплым басом:
Что у вас тут, ребята?
Ему рассказали, в чем дело. Но, чувствуя себя героем минуты, он не торопился. Оглядев внимательно новичка с ног до головы, он буркнул:
Фамилия?..
Что? - спросил робко Буланин.
Дурак, как твоя фамилия?
Бу… Буланин…
А почему же не Савраскин? Ишь ты фамилия-то какая… лошадиная.
Кругом услужливо рассмеялись. Грузов продолжал:
А ты Буланка, пробовал когда-нибудь маслянки?
Н… нет… не пробовал.
Как? Ни разу не пробовал?
Ни разу…
Вот так штука! Хочешь, я тебя угощу?
И, не дожидаясь ответа Буланина, Грузов нагнул его голову вниз и очень больно и быстро ударил по ней сначала концом большого пальца, а потом дробно костяшками всех остальных, сжатых в кулак.
Вот тебе маслянка, и другая, и третья?.. Ну что, Буланка, вкусно? Может быть, еще хочешь?
Старички радостно гоготали: «Уж этот Грузов! Отчаянный!.. Здорово новичка маслянками накормил».
Буланин тоже силился улыбнуться, хотя от трех маслянок ему было так больно, что невольно слезы выступили на глазах. Грузову объяснили, зачем его звали. Он самоуверенно взялся за пуговицу и стал ее с ожесточением крутить. Однако, несмотря на то, что он прилагал все большие и большие усилия, пуговица продолжала упорно держаться на своем месте. Тогда, из боязни уронить свой авторитет перед «малышами», весь красный от натуги, он уперся одной рукой в грудь Буланина, а другой изо всех сил рванул пуговицу к себе. Пуговица отлетела с мясом, но толчок был так быстр и внезапен, что Буланин сразу сел на пол. На этот раз никто не рассмеялся. Может быть, у каждого мелькнула в это мгновение мысль, что и он когда-то был новичком, в такой же курточке, сшитой дома любимыми руками.
Буланин поднялся на ноги. Как он ни старался удержаться, слезы все-таки же покатились из его глаз, и он, закрыв лицо руками, прижался к печке.
Эх ты, рева-корова! - произнес Грузов презрительно, стукнул новичка ладонью по затылку, бросил ему пуговицу в лицо и ушел своей разгильдяйской походкой.
Скоро Буланин остался один. Он продолжал плакать. Кроме боли и незаслуженной обиды, какое-то странное, сложное чувство терзало его маленькое сердце, - чувство, похожее на то, как будто бы он сам только что совершил какой-то нехороший, непоправимый, глупый поступок. Но в этом чувстве он покамест разобраться не мог.
