Данный роман очень особенное произведение о войне. Ведь именно в этом произведении показывает войну с какой-то другой стороны. Роман состоит из двух часть первая, из которых называет «Солдат лечится». Эта часть повествует о том, что за солдат в госпитале ни кто не лечит. Единственным методом лечения является гипс, его налаживают всем поступившим. От длительности его лежание, они становились очень грязными, похожими на доспехи, под гипсом заводятся клопы и даже черви. Бойцы, чтобы облегчить свое положения засовали под гипс спицу или обрабатывали его марганцовки. Медперсонал виде,такое лечение грозили, что отправят солдат в штрафбат. Однако кроме отрицательных образов в данной части есть и положительные герои.
Вторая часть данного романа тоже очень трудная при прощении. Она называется «Солдат женится». Эта часть показывает душевные страдание солдата после войны, которого кроме воспоминание о войне, гложет социальная неустроенность, а также не понимание и безразличие окружающих. Здесь показывается, что солдат женится, знакомится с семьей жены, у них появляется свои дети, еще он работает, а также учится в вечерней школе. Денег не хватает, описывается такая ситуация, что при нехватки денег герой продает пару белья, чтобы сделать фото на паспорт. Очень тяжелым моментом в произведении является, тот когда у героя умирает дочка, по причине плохого лечение в медучреждении и нехватки еды, а также безразличие окружающих, так жена его просила у женщин, чтобы они покормили материнским молоком ее ребенка, но получила отказ. Также брат жены повесился. Сестра жены умерла при родах, а ее муж сбежав оставив ребенка.
Автор назвал данное произведение именно веселый солдат, зацепившись за слова пленного немца. Произведение очень тяжелое, но оно показывает, что надо ценить в жизни положительные момент, так негатив преодолеть легче.
Картинка или рисунок Веселый солдат
Другие пересказы и отзывы для читательского дневника
- Краткое содержание Алексин Самый счастливый день
Рассказ начинается со слов учительницы Валентины Георгиевны о том, что скоро наступят зимние каникулы. Она желает детям, чтобы каждый день был наполнен хорошими событиями.
- Краткое содержание сказка Лисичка-сестричка и волк
В далеком краю жили дед да бабка. Одним прекрасным днем дед на повозке поехал на рыбалку, наловил рыбы и по дроге домой по среди пути, лиса лежит
- Краткое содержание сказки Два мороза
Два брата Мороза решили повеселиться, людей поморозить. Тут как раз увидели, что с одной стороны барин едет, в шубе медвежьей, а с другой стороны едет мужичок, в рваном полушубочке.
- Краткое содержание Исповедь Лев Толстой
Лев Толстой пишет о том, что потерял свою детскую веру после того, как его старший брат пришел и сказал, что Бога нет. А чуть позднее он перестала становиться на молитву после рассказа некого С.
- Краткое содержание Лермонтов Фаталист (глава из рассказа Герой нашего времени)
Печорин на протяжении двух недель живёт в казачьей станице. У офицеров была традиция собираться каждый вечер и играть в карты. Однажды после игры они начали обсуждать одно из мусульманских поверий
Родзик Кристина, учащаяся 10-г класса МБОУ СОШ № 200
Исследовательский проект посвящен теме войны и будет интересен всем, кто увлекается творчеством В.Астафьева
Скачать:
Предварительный просмотр:
Подписи к слайдам:
Цель проекта: исследовать, в чем новизна Астафьева в изображении войны на примере рассказа «Веселый солдат». Гипотеза: Война в изображении В. Астафьева – это не героическое явление, а страшная реальность, ставящая человека перед нравственным испытанием.
Задачи: 1. Выявить черты автобиографичности в рассказе. 2. Исследовать, что для Астафьева является главным при изображении войны 3. Определить роль композиции произведения для выражения авторской позиции
Предмет исследования: человеческие отношения на войне в изображении В. Астафьева. Объект исследования: рассказ «Веселый солдат» Методы: анализ, сопоставление, классификация
« Четырнадцатого сентября одна тысяча девятьсот сорок четвертого года я убил человека.Немца. Фашиста. На войне ». Повесть «Веселый солдат» имеет особенную композицию- кольцевую. Воспоминание об убийстве фашиста – это зачин и финал романа.
Роман состоит из двух частей: «Солдат лечится» и «Солдат женится». Лексический повтор в названиях частей также свидетельствует о их смысловой связи и способствует усилению эффекта кольцевой композиции.
«Четырнадцатого сентября одна тысяча девятьсот сорок четвертого я убил человека. Немца. Фашиста. На войне». Этот рефрен помогает проследить, как меняется отношение героя к людям и событиям на войне.
В первой части произведения предмет радости солдата – это первая любовь к санитарке Анечке. Примером радости во второй части становится приход весны.
Встреча с немцем в первой части является для героя причиной задуматься над вопросом, зачем ему убивать такого же человека, как он. Во второй части встреча с немцем- это пример человеколюбия.
Первая группа образов – это те, кто равнодушен к солдату, защитнику Родины, человеку, готовому отдать за чужие жизни свою.
Другая группа образов- это персонажи, сумевшие сохранить в себе человека. Их можно назвать героями только за то, что они не утратили на войне милосердия, сочувствия, честность.
Вывод: 1. Новизна Астафьева в изображении войны заключается в том, что автор не восхваляет русский народ, не показывает безмерное геройство на войне. Виктор Петрович оценивает всех по их собственным поступкам. Автора интересует, что определяет поведение человека на войне и в мирной жизни. Почему одни малодушничают, «предают» своих же солдат, губят их жизни, хотя должны были бы спасать, а другие, несмотря на все трудности, сохраняют благородство, человечность, достоинство. 2. Особенность авторской позиции в рассказе определяется тем, что рассказ не придуман, а основан на автобиографических фактах. 3. Особый взгляд автора на войну потребовал от автора и нестандартного построения произведения. Именно поэтому мы встречаемся с кольцевой композицией- она как нельзя лучше показывает, что веселого в жизни солдата было мало, скорее всего название звучит иронично, если не саркастически.
Таким образом, выдвинутая нами гипотеза о том, что война в изображении В. Астафьева – это не героическое явление, а страшная реальность, ставящая человека перед нравственным испытанием, подтвердилась.
Спасибо за внимание!
«Почему я стал писать? Потому что ничего другого покалеченный на войне я делать не умел и не мог. Решил себе таким образом зарабатывать на жизнь. И это дело, писательство, выполнять по-русски добросовестно...», – говорил В.П. Астафьев.
Виктор Петрович Астафьев (1924-2001) писатель-фронтовик, прозаик, классик русской прозы ХХвека. Его произведения являются неизменно автобиографичными. Критик В. Курбатов назвал творчество В.П. Астафьева «книгой одной жизни».
Виктор Астафьев впервые разрушил
сложившиеся в советское время каноны изображения и представления войны, сказав
о ней жестокую правду и утверждая право автора-фронтовика на память о «своей»
войне.
Только 55 лет спустя, впору подведения жизненных итогов, он смог до конца освободиться от страхов, иллюзий, комплексов и мифов той войны и рассказал о ней не просто правду, но то, что выше правды – как оно было на самом деле.
«Весёлый солдат» – это последняя повесть В.П. Астафьева, начинающаяся эпиграфом из Н.В. Гоголя, который сильно контрастирует с названием: «Боже! Пусто и страшно становится в Твоём мире».
Автор писал повесть 10 лет (1987-1997).
Весёлый солдат – это он, израненный молодой солдат Астафьев, возвращающийся с
фронта и примеривающийся к мирной гражданской жизни. Огромная пропасть стоит
между солдатской массой и «полномочными» людьми.
«Весёлый солдат» – это не только описание обычной жизни человека, его семьи, любви, но и описание действительности, ужасной действительности. Основным пространством военной прозы Астафьева становятся сырые, мрачные казармы, промороженные бараки, распределители и сортировки, где «вечный шум, гам, воровство, грязь, пьянство, драки, спекуляции...». В «Весёлом солдате» граница между художественной изобразительностью и исповедальностью автора вообще исчезнет. Астафьев перестаёт маскироваться за масками вымышленных героев, станет повествовать о жизни демобилизованного, только вернувшегося с войны, рассказывать о себе.
Во всём этом ужасе было место и для любви. Нежные чувства испытывает герой к Анне, медсестре, сопровождавшей солдата в поезде. В конце войны он находит свою настоящую любовь, женится на ней. Но дальше начинаются трудные гражданские дни. И уже начинается «война» с обычной мирной жизнью, которая, может быть, иногда хуже войны, с которой только что вернулся солдат.
Цитата из повести Виктора Астафьева «Весёлый солдат»:
«…Нечего сказать, мудро устроена жизнь на нашей прекрасной планете, и, кажется, «мудрость» эта необратима, неотмолима и неизменна: кто-то кого то все время убивает, ест, топчет, и самое главное — вырастил и утвердил человек убеждение: только так, убивая, поедая, топча друг друга, могут сосуществовать индивидуумы земли на земле…».
Смотрите документальный фильм «Виктор Астафьев. Весёлый солдат» (2010, авт. и реж. Андрей Зайцев).
Книги рельефно-точечного шрифта
Астафьев, В. П. Звездопад [Шрифт Брайля] : повесть / В. П. Астафьев. – М. : Просвещение, 1976. – 2 кн. (Междустрочечный шрифт). – С изд.: М. : Современник,1975.
Астафьев, В. П. Прокляты и убиты. Ч. 1 [Шрифт Брайля] : роман / В. П. Астафьев. – М. : «Репро», 1996. – 7 кн.
Астафьев, В. П. Прокляты и убиты. Ч. 2 [Шрифт Брайля] : роман / В. П. Астафьев. – М. : «Репро», 1998. – 9 кн.
«Говорящие» книги на кассетах
Астафьев, В. П. Весёлый солдат [Звукозапись] : повесть / В. П. Астафьев. – М. : «Логос» ВОС, 2000. – 3 мфк., (10 час.48 мин.) : 2,38 см/с, 4 доp. – С изд.: «Новый мир». – 1998. – N5-6.
Астафьев, В. П. Прокляты и убиты. Ч.1 [Звукозапись] : роман / В. П. Астафьев. – М. : «Логос» ВОС, 1993. – 4 мфк., (13 час.51 мин.) : 2,38 см/с, 4 доp. – С изд.: «Новый мир». – 1992. – N10-12.
Астафьев, В. П. Прокляты и убиты. Ч.2 [Звукозапись] : роман / В. П. Астафьев. – М. : «Логос» ВОС, 1995. – 5 мфк., (16 час.36 мин.) : 2,38 см/с, 4 доp. – С изд.: «Новый мир». – 1994. – N10-12.
Аудиокниги на CD
Астафьев, В. П. Где-то гремит война [Электронный ресурс] / В. П. Астафьев; читает Д. Назаров. – М., 2006. – 1 эл. опт. диск (CD-ROM) (03ч.13 мин). – Запись произведена в формате MP3.
Астафьев, В. П. Прокляты и убиты. [Звукозапись] : роман / В. П. Астафьев; читает Л. Деркач. – М. : МедиаЛаб, 2013. – 2 эл. опт. диск (CD-ROM) (41 час.30 мин.).
Аудиокниги на флеш-картах
Астафьев, В. П. Весёлый солдат [Электронный ресурс] : повесть / В. П. Астафьев; читает В. Герасимов. Поворотный день; Сердца моего боль: повести и рассказы / В. О. Богомолов; читает В. Лебедева. – Ставрополь: Ставроп. краев. б-ка для слепых и слабовидящих им. В. Маяковского, 2011. – 1 фк., (52 час.45 мин.). Астафьев, В. П. Избранное: Прокляты и убиты [Текст] : роман / В. П. Астафьев. – М. : Терра, 1999. – 640 с.
Астафьев, В. П. Повести. Рассказы. Эссе [Текст] / В. П. Астафьев. – Екатеринбург: У-Фактория, 2000. – 704 с.
Светлой и горькой
памяти дочерей
моих Лидии и Ирины.
Боже! пусто и страшно становится в Твоем мире!
Н. В. Гоголь.
Часть первая. СОЛДАТ ЛЕЧИТСЯ
Четырнадцатого сентября одна тысяча девятьсот сорок четвертого года я убил человека. Немца. Фашиста. На войне.
Случилось это на восточном склоне Дуклинского перевала, в Польше. Наблюдательный пункт артиллерийского дивизиона, во взводе управления которого я, сменив по ранениям несколько военных профессий, воевал связистом переднего края, располагался на опушке довольно-таки дремучего и дикого для Европы соснового леса, стекавшего с большой горы к плешинкам малоуродных полей, на которых оставалась неубранной только картошка, свекла и, проломанная ветром, тряпично болтала жухлыми лохмотьями кукуруза с уже обломанными початками, местами черно и плешисто выгоревшая от зажигательных бомб и снарядов.
Гора, подле которой мы стали, была так высока и крутоподъемна, что лес редел к вершине ее, под самым небом вершина была и вовсе голая, скалы напоминали нам, поскольку попали мы в древнюю страну, развалины старинного замка, к вымоинам и щелям которого там и сям прицепились корнями деревца и боязно, скрытно росли в тени и заветрии, заморенные, кривые, вроде бы всего – ветра, бурь и даже самих себя – боящиеся.
Склон горы, спускаясь от гольцов, раскатившийся понизу громадными замшелыми каменьями, как бы сдавил оподолье горы, и по этому оподолью, цепляясь за камни и коренья, путаясь в глушине смородины, лещины и всякой древесной и травяной дури, выклюнувшись из камней ключом, бежала в овраг речка, и чем дальше она бежала, тем резвей, полноводней и говорливей становилась.
За речкой, на ближнем поле, половина которого уже освобождена и зелено светилась отавой, покропленной повсюду капельками шишечек белого и розового клевера, в самой середине был сметан осевший и тронутый чернью на прогибе стог, из которого торчали две остро обрубленные жерди. Вторая половина поля была вся в почти уже пониклой картофельной ботве, где подсолнушкой, где ястребинкой взбодренная и по меже густо сорящими лохмами осота.
Сделав крутой разворот к оврагу, что был справа от наблюдательного пункта, речка рушилась в глубину, в гущу дурмана, разросшегося и непролазно сплетенного в нем. Словно угорелая, речка с шумом вылетала из тьмы к полям, угодливо виляла меж холмов и устремлялась к деревне, что была за полем со стогом и холмом, на котором он высился и просыхал от ветров, его продуваемых.
Деревушку за холмом нам было видно плохо – лишь несколько крыш, несколько деревьев, востренький шпиль костела да кладбище на дальнем конце селенья, все ту же речку, сделавшую еще одно колено и побежавшую, можно сказать, назад, к какому-то хмурому, по-сибирски темному хутору, тесом крытому, из толстых бревен рубленному, пристройками, амбарами и банями по задам и огородам обсыпанному. Там уже много чего сгорело и еще что-то вяло и сонно дымилось, наносило оттуда гарью и смолевым чадом.
В хутор ночью вошла наша пехота, но сельцо впереди нас надо было еще отбивать, сколько там противника, чего он думает – воевать дальше или отходить подобру-поздорову, – никто пока не знал.
Наши части окапывались под горой, по опушке леса, за речкой, метрах от нас в двухстах шевелилась на поле пехота и делала вид, что тоже окапывается, на самом же деле пехотинцы ходили в лес за сухими сучьями и варили на пылких костерках да жрали от пуза картошку. В деревянном хуторе еще утром в два голоса, до самого неба оглашая лес, взревели и с мучительным стоном умолкли свиньи. Пехотинцы выслали туда дозор и поживились свежатиной. Наши тоже хотели было отрядить на подмогу пехоте двух-трех человек – был тут у нас один с Житомирщины и говорил, что лучше его никто на свете соломой не осмолит хрюшку, только спортит. Но не выгорело.
Обстановка была неясная. После того как по нашему наблюдательному пункту из села, из-за холма, довольно-таки густо и пристрелянно попужали разика два минометами и потом начали поливать из пулеметов, а когда пули, да еще разрывные, идут по лесу, ударяются в стволы, то это уж сдается за сплошной огонь и кошмар, обстановка сделалась не просто сложной, но и тревожной.
У нас все сразу заработали дружнее, пошли в глубь земли быстрее, к пехоте побежал по склону поля офицер с пистолетом в руке и все костры с картошкой распинал, разок-другой привесил сапогом кому-то из подчиненных, заставляя заливать огни. До нас доносило: «Раздолбаи! Размундяи! Раз…», ну и тому подобное, привычное нашему брату, если он давно пребывает на поле брани.
Светлой и горькой
памяти дочерей
моих Лидии и Ирины.
Боже! пусто и страшно становится в Твоем мире!
Н. В. Гоголь.
Часть первая. СОЛДАТ ЛЕЧИТСЯ
Четырнадцатого сентября одна тысяча девятьсот сорок четвертого года я убил человека. Немца. Фашиста. На войне.
Случилось это на восточном склоне Дуклинского перевала, в Польше. Наблюдательный пункт артиллерийского дивизиона, во взводе управления которого я, сменив по ранениям несколько военных профессий, воевал связистом переднего края, располагался на опушке довольно-таки дремучего и дикого для Европы соснового леса, стекавшего с большой горы к плешинкам малоуродных полей, на которых оставалась неубранной только картошка, свекла и, проломанная ветром, тряпично болтала жухлыми лохмотьями кукуруза с уже обломанными початками, местами черно и плешисто выгоревшая от зажигательных бомб и снарядов.
Гора, подле которой мы стали, была так высока и крутоподъемна, что лес редел к вершине ее, под самым небом вершина была и вовсе голая, скалы напоминали нам, поскольку попали мы в древнюю страну, развалины старинного замка, к вымоинам и щелям которого там и сям прицепились корнями деревца и боязно, скрытно росли в тени и заветрии, заморенные, кривые, вроде бы всего – ветра, бурь и даже самих себя – боящиеся.
Склон горы, спускаясь от гольцов, раскатившийся понизу громадными замшелыми каменьями, как бы сдавил оподолье горы, и по этому оподолью, цепляясь за камни и коренья, путаясь в глушине смородины, лещины и всякой древесной и травяной дури, выклюнувшись из камней ключом, бежала в овраг речка, и чем дальше она бежала, тем резвей, полноводней и говорливей становилась.
За речкой, на ближнем поле, половина которого уже освобождена и зелено светилась отавой, покропленной повсюду капельками шишечек белого и розового клевера, в самой середине был сметан осевший и тронутый чернью на прогибе стог, из которого торчали две остро обрубленные жерди. Вторая половина поля была вся в почти уже пониклой картофельной ботве, где подсолнушкой, где ястребинкой взбодренная и по меже густо сорящими лохмами осота.
Сделав крутой разворот к оврагу, что был справа от наблюдательного пункта, речка рушилась в глубину, в гущу дурмана, разросшегося и непролазно сплетенного в нем. Словно угорелая, речка с шумом вылетала из тьмы к полям, угодливо виляла меж холмов и устремлялась к деревне, что была за полем со стогом и холмом, на котором он высился и просыхал от ветров, его продуваемых.
Деревушку за холмом нам было видно плохо – лишь несколько крыш, несколько деревьев, востренький шпиль костела да кладбище на дальнем конце селенья, все ту же речку, сделавшую еще одно колено и побежавшую, можно сказать, назад, к какому-то хмурому, по-сибирски темному хутору, тесом крытому, из толстых бревен рубленному, пристройками, амбарами и банями по задам и огородам обсыпанному. Там уже много чего сгорело и еще что-то вяло и сонно дымилось, наносило оттуда гарью и смолевым чадом.
В хутор ночью вошла наша пехота, но сельцо впереди нас надо было еще отбивать, сколько там противника, чего он думает – воевать дальше или отходить подобру-поздорову, – никто пока не знал.
Наши части окапывались под горой, по опушке леса, за речкой, метрах от нас в двухстах шевелилась на поле пехота и делала вид, что тоже окапывается, на самом же деле пехотинцы ходили в лес за сухими сучьями и варили на пылких костерках да жрали от пуза картошку. В деревянном хуторе еще утром в два голоса, до самого неба оглашая лес, взревели и с мучительным стоном умолкли свиньи. Пехотинцы выслали туда дозор и поживились свежатиной. Наши тоже хотели было отрядить на подмогу пехоте двух-трех человек – был тут у нас один с Житомирщины и говорил, что лучше его никто на свете соломой не осмолит хрюшку, только спортит. Но не выгорело.
Обстановка была неясная. После того как по нашему наблюдательному пункту из села, из-за холма, довольно-таки густо и пристрелянно попужали разика два минометами и потом начали поливать из пулеметов, а когда пули, да еще разрывные, идут по лесу, ударяются в стволы, то это уж сдается за сплошной огонь и кошмар, обстановка сделалась не просто сложной, но и тревожной.
У нас все сразу заработали дружнее, пошли в глубь земли быстрее, к пехоте побежал по склону поля офицер с пистолетом в руке и все костры с картошкой распинал, разок-другой привесил сапогом кому-то из подчиненных, заставляя заливать огни. До нас доносило: «Раздолбаи! Размундяи! Раз…», ну и тому подобное, привычное нашему брату, если он давно пребывает на поле брани.
Мы подзакопались, подали конец связи пехоте, послали туда связиста с аппаратом. Он сообщил, что сплошь тут дядьки, стало быть, по западно-украинским селам подметенные вояки, что они, нажравшись картошек, спят кто где и командир роты весь испсиховался, зная, какое ненадежное у него войско, так мы чтоб были настороже и в боевой готовности.
Крестик на костеле игрушечно мерцал, возникая из осеннего марева, сельцо обозначилось верхушками явственней, донесло от него петушиные крики, вышло в поле пестренькое стадо коров и смешанный, букашками по холмам рассыпавшийся табунчик овец и коз. За селом холмы, переходящие в горки, затем и в горы, далее – грузно залегший на земле и синей горбиной упершийся в размытое осенней жижей поднебесье тот самый перевал, который перевалить стремились русские войска еще в прошлую, в империалистическую, войну, целясь побыстрее попасть в Словакию, зайти противнику в бок и в тыл и с помощью ловкого маневра добыть поскорей по возможности бескровную победу. Но, положив на этих склонах, где мы сидели сейчас, около ста тысяч жизней, российские войска пошли искать удачи в другом месте.
Стратегические соблазны, видимо, так живучи, военная мысль так косна и так неповоротлива, что вот и в эту, в «нашу» уже, войну новые наши генералы, но с теми же лампасами, что и у «старых» генералов, снова толклись возле Дуклинского перевала, стремясь перевалить его, попасть в Словакию и таким вот ловким, бескровным маневром отрезать гитлеровские войска от Балкан, вывести из войны Чехословакию и все Балканские страны, да и завершить поскорее всех изнурившую войну.
Но немцы тоже имели свою задачу, и она с нашей не сходилась, она была обратного порядка: они не пускали нас на перевал, сопротивлялись умело и стойко. Вечером из сельца, лежащего за холмом, нас пугнули минометами. Мины рвались в деревах, поскольку ровики, щели и ходы сообщений не были перекрыты, сверху осыпало нас осколками – на нашем и других наблюдательных пунктах артиллеристы понесли потери, и немалые, по такому жиденькому, но, как оказалось, губительному огню. Ночью щели и ровики были подрыты в укос, в случае чего от осколков закатишься под укос – и сам тебе черт не брат, блиндажи перекрыты бревнами и землей, наблюдательные ячейки замаскированы. Припекло!
